Остается месяц до пятой годовщины событий в Беслане, которые, без преувеличения, изменили ход развития современной России (если эти изменения можно назвать развитием) и вписались в память осетинского народа также трагично, как монголо-татарское нашествие, восемь веков тому назад.
Этой записью я хочу начать серию воспоминания о тех трех днях, свидетелями которых я был, и о последовавших судебных разбирательствах, внесших много ясности в картину произошедшего в сентябре 2004.
О том, что в Беслане захвачена школа я узнал из выпуска новостей, позвонил своему коллеге Валере Дзуцеву и около 11:30 мы уже были там. До этого я бывал в Беслане всего пару раз, и совсем не ориентировался в городе, кто же знал, что мне еще придется выучить его наизусть.
Мы заехали с улицы Коминтерна, со стороны водокачки. На такси мы подъехали до остановки, за которой открывался вид школы. Нас остановил внушительного виды милиционер и сказал, что дальше дороги нет. Мы вышли и объяснили, что мы журналисты, и к нашему удивлению, милиционер провел нас бетонной ограде автобусной остановки, откуда мы выглянули на школу.
До здания было метров 100-150. В окнах никого видно не было, никакого движения. Чуть дальше, в траве маскировался какой-то боец с оружием. А еще дальше, метрах в 30 от школы лежал труп человека в спортивной одежде. Как мы позже узнали это был местный житель Гаппоев Руслан. Узнав о захвате, он схватил винтовку и побежал к школе.
Тут милиционер одернул нас и мы вернулись в безопасное место. Впереди были три жарких дня и никто не знал как они закончатся.
Что тогда поразило сразу, так это отсутствие мер безопасности для тысяч людей, собравшихся вокруг школы. То есть, оцепление было, но преодолеть его ничего не стоило. Родственники заложников несколько раз порывались пройти напрямую к школе, их останавливали только уговорами. Но если бы они действительно собрались это сделать, то это оцепление в одного солдата ничего бы не смогло сделать. И чем бы это закончилось тоже не известно.
Да и все наверно знают про калитку, через которую можно было с легкостью выйти напрямую к захваченной школе! Она находилась рядом со зданием администрации и вела через узкий проход к открытому пространству перед школой. Не знаю, решился ли кто-то это сделать, это было бы самоубийством. Но факт в том, что это можно было сделать в течение всех трех дней. К тому же, я уже говорил, как в первый день сотрудники местной милиции позволили нам пройти напрямую к школе со стороны ул. Коминтерна. Это было безумием, там повсюду сидели снайперы.
Организация мер безопасности была настолько слабой, что едва не стала причиной гибели других людей. Я помню, что мы стояли возле нашей машины вместе с другими журналистами на площадке сбоку от Дворца Культуры. Это была ночь со 2 на 3 сентября. Подошел мой родственник, житель Беслана, и стал просить нас отъехать подальше. Он объяснял, что от того места, где мы стояли, до школы было не больше 150 метров. Конечно, его никто не послушал.
Через полчаса в 50 метрах от нас разорвались два «подствольника», ранило какую-то женщину, она упала. В панике все журналисты начали разворачивать свои машины и отъезжать, но больше выстрелов не последовало. Эти выстрелы могли и угодить в центр людской толпы. Но и этот случай никак не повлиял на то, чтобы обезопасить людей. Бардак и хаос продолжился.
2 сентября с утра начался поток журналистов в Беслан. Они прибывали отовсюду. Признаться, до этого у меня был очень маленький опыт работы в журналистике, и для меня это было очень непривычное зрелище – сотни жужжащих журналистов. Они все расположились на земляной площадке, неподалеку от здания администрации. Ко мне обратились журналисты из британской телекомпании SkyNews, попросили быть «фиксером», помогать в организации съемок и прочее. Я снял им квартиру на улице Сигова, совсем неподалеку, и нанял «Газель». Водителем «Газели» был молчаливый молодой парень из Владикавказа. Как и я, он часто с любопытством смотрел за работой англичан, как они снимают, монтируют или делают прямые эфиры…
А потом, это было поздно ночью 2 сентября, в квартиру постучали менты. Кто-то им сказал, что здесь поселились иностранцы, вот они и постучались. Работа у них такая, блюсти порядок. Проверили документы, позадавали какие-то глупые вопросы… а потом отозвали нашего водителя и на осетинском сказали ему «на кого ты работаешь? ты что, не понимаешь, что они зарабатывают деньги на крови наших детей?». Водитель оторопел, что-то пытался возразить, но менты для убедительности что-то еще добавили и ушли.
Водитель постоял еще немного, потом подошел к Нику, продюсеру, выскокому англичанину, и сказал, что не может больше работать. Пересказал им разговор с ментами. Ник сказал, что это полный бред и привел массу аргументов этому. Водитель сказал, да, я и сам понимаю, что это бред, но никак не могу выкинуть из головы эту фразу, которую они мне сказали. И ушел. Так поганые менты отравили его разум.
Потом, кстати, я целых полгода ходил на процесс над бесланскими ментами и слушал там показания местных жителей вроде того что на работу в милицию можно было устроиться только приведя корову и еще всякие такие истории про взятки и бардак в отделении.
Роль Масхадова в этой истории противоречива. С одной стороны, есть серьезные основания считать, что Аслан Масхадов (тогда еще живой лидер ичкерийского подполья), уже собирался в Беслан, чтобы начать переговоры с террористами.
Основным подтверждением этого служат слова Александра Дзасохова. Я помню это его выступление, показанное третьего сентября, кажется около 11 часов дня. Скорей всего оно было записано ранее тем же днем. Дзасохов со свойственной витиеватостью речи говорит что-то вроде «скоро в переговорный процесс включится человек, имеющий серьезные возможности для вывода ситуации из кризиса». Это совсем не точная цитата, но смысл был именно такой.
Как известно, третьего же сентября, в 13:02 прогремели первые два взрыва в спортзале, после чего начался «спонтанный» штурм школы. Это, по существующей версии, подтверждает тот факт, что Масхадов действительно собирался в Беслан, а Кремль, испугавшись того факта, что Аслан сможет «разрулить» ситуацию и стать героем, устроил взрывы.
С другой стороны, нет никаких оснований верить в то, что участие Масхадова принесло бы успех. Хотя, если Аушев вывел 26 человек, то думаю, у Масхадова был как минимум шанс сделать то же самое.
Упомянутая версия с ролью Масхадова была позже подтверждена на процессе по делу Нурпаша Кулаева одним из свидетелей.
Вот отрывок из моего репортажа с того заседания.
Израил Тотоонти, член североосетинской парламентской комиссии по расследованию теракта в Беслане, будучи прямым участником событий 1–3 сентября 2004 года в Беслане, был вызван в суд в качестве свидетеля по настоянию потерпевших.
Многие ждали от него сенсационных показаний, и дождались. Самым неожиданным признанием стал рассказ Тотоонти о своем разговоре с Ахмедом Закаевым, который состоялся 7 апреля 2005 года.
«По своей инициативе я позвонил Закаеву, с которым лично знаком, и попросил его рассказать о переговорах 2–3 сентября», – начал свидетель. По словам Тотоонти со ссылкой на телефонный разговор с Закаевым, последний всю ночь со второго на третье сентября вел переговоры с Асланом Масхадовым через третьих лиц, поскольку прямого контакта не было.
Утром 3 сентября Аслан Масхадов дал окончательное согласие на то, чтобы ехать в Беслан помогать убеждать террористов.
«Закаев сообщил об этом Александру Дзасохову и попросил предоставить условия для прилета в Беслан. Дзасохов попросил на это два часа. При этом Масхадов для себя никаких условий и никаких особых мер безопасности не просил. Он только сказал: «Надо создать условия для моего скорейшего приезда в Беслан и прохода в школу», – рассказал в суде Тотоонти. По его словам, этот последний разговор состоялся 3 сентября в 9 утра по лондонскому времени, то есть в 12 часов по московскому, то есть за один час и две минуты до первого взрыва в спортзале школы.
Бесланское движение за поиски правды о призошедщем в Беслане в течение года набирало силу и к концу этого первого года после теракт стало сильнейшей политической силой. На пике этого движения 1 сентября 2005 года делегацию «Матерей Беслана» во главе с Сусанной Дудиевой принял Путин и был вынужден выслушать массу неудобных вопросов (после чего сказал, что о большинстве слышит впервые и прислал в Осетию следственную группу генпрокуратуры, которая пробыла здесь год и ни на йоту не продвинула бесланское расследование).
Впервые я познакомился с Сусанной Дудиевой в ноябре 2004-го, когда писал о распределении финансовой помощи. Сусанна пригласила меня к себе, там же была и Рита Сидакова. Сусанна встретила меня с улыбкой «вот такие мы, квартирные бунтари», и угостила яичницей.
Это было лукавство, "Матери Беслана" совсем не было «квартирным» движением. Они провели массу митингов, голодовок и других публичных акций протеста (в которых, кстати, участвовали не только бесланцы). Я считаю, что наряду со встречей с Путиным, другим пиком их деятельности был трехдневный пикет на трассе.
Женщины перекрыли федеральную трассу Ростов-Баку с одни требованием – предоставить им эфир на местом телевидении. К слову сказать, местные СМИ тогда себя вели по скотски. Все боялись давать эфир «Матерям Беслана». Все боялись правды. И это было позорно. И они прорвали эту блокаду, простояв три дня на морозе. Местный телеканал «Алания» наконец выпустил сюжет о пикете (на третий день!). И после этого о них начали писать и говорить все.
А потом все разладилось, и это самый грустный момент в истории поисков правды о Беслане. О нем в следующем посте.
спустя год после теракта в Беслане движение "Матери Беслана" стало политической силой, с которой был вынужден посчитаться сам Путин. в июле 2005 бесланцы пригрозили Путину пойти пешком до Кремля (2000 км), если он их не встретит. И они бы пошли, нет сомнений. и это был бы крестный ход против Путина, к которому, я уверен, еще бы присоединялись люди по дороге.
И тогда Путин их встретил в Кремле 2 сенятября 2005-го. и на встрече Сусанна попросила Путина извиниться, если тот чувствует хоть какую-то вину за случившееся. Путин промолчал. видимо это было очень тяжелое молчания для Путина, не каждый день от него публично требуют извинений.
ну и началось тогда. приехал колесников со своей бригадой генпрокуратуры и полгода орал на всех чиновников здесь, угрожал "всех пересажать". в итоге из всех подследственных никто абсолютно не получил ни дня срока, бесланское расследование не продвинулось ни на йоту, и только футбольный клуб Алания почему-то расплатился за всех, выскочив из премьер-лиги сразу во вторую.
и тогда же грянул скандал с Гробовым, воскресителем бесланских детей. я так и не понял как Сусанна Дудиева могла пойти на это. и я ей кучу раз говорил, что это погубило авторитет движения. российские СМИ преподнесли это как сектанство, что-то темное и нелепое. честно говоря, думаю, что здесь не обошлось без спецлужб. я в те дни не написал об это ни строки, было противно писать об этом. противно от того, что сильнейшее движение за правду в Беслане распадалось на моих глазах. и только когда Сусанна вернулась из своей поезхдки к Грабовому, я взял у нее первое интервью. но это уже было ни к чему.
внезапной слабостью вдруг воспользовались другие члены комитета во главе с Эллой Кесаевой и это был точно конец. Кесаева создала свой "Голос Беслана", который занимается тем же самым, и монолитное движение распалось на два комитета. разделяй и властвуй. ее сразу взяли в оборот "Новая газета", другие... именно потому, несмотря на все старания российских либеральных СМИ распиарить Кесаеву, я не могу относиться к ней с полнотой доверия. а к Сусанне, кстати, до сих пор могу. это всего лишь мои внутренни симпатии, но именно Сусанна Дудиева закрутила первой маховик недовольства ложью властей. и до сих пор поддерживает его на ходу.
я говорил с ней сегодня в Беслане. она сказала, что спустя пять лет она не чувствует себя в большей безопасности. в других условиях она могла бы завести снова ребенка, но зная каково это - потерять сына, она не может больше рисковать в этом государстве. потому что никакой помощи или заботы от него не испытывает. так она сказала, и звучало это убедительно.
Хорошо помню как числа 6 или 7, вернувшись во Владикавказ из Беслана, я видел свадебную процессию. Потом мне говорили, не могут все абсолютно люди чувствовать одинаково. типа, люди очень разные и нельзя со всех спрашивать одинаково. может и так, но до конца соласиться с этим не могу.
я знаю двух журналистов, которые после теракта в Беслане "завязали" с журналистикой. Одна была корреспондентом шведского телевидения, молодая девушка. Мы познакомились поздно ночью третьего сентября возле бесланского дворца культутры. она спросила, что это за разрывы, раздающиеся с одной и той же периодичностью? я сказал, танки бьют по школе. она не поверила, говорит, может разминируют школу? но это были танки. потом мы списывались пару раз и она сказала, что ушла в сферу НПО и не хочет больше никаких потрясений. she had enough of it.
вторым был наоборот, очень опытыный журналист, имя которого очень известно и которого я не могу назвать. Спустя год после теракта он очень путано пытался объяснить мне почему он бросил журналистику. он только говорил, что после Беслана не мог больше писать. и все смотрел куда-то в сторону.
я думаю, что эти люди, приехавшие из своих далеких стран, до сих пор хранят что-то в своих сердцах. как, в принципе, все кто там был, в той или иной степени.
моя знакомая из Владикавказа, работавшия в те дни переводчицей, пережила сильный шок, но сама она узнала об этом чуть позже, когда уже все было позади. спустя несколько дней после теракта она зашла во Владикавказе в интеренет-клуб и дожидаясь своей очереди вдруг увидела как за угловым компьютером подросток тайком смотрит порно. тогда ее и прорвало. она сорвала свою истерику на этом подростке.
Со мной тоже был похожий случай. поздно вечером третьего сентября я вернулся в квартиру в Беслане, которую мы снимали, на улице Сигова. то, что я видел за этот день навсегда останется перед глазами, но видимо сработала какая-то защитная система организма и я уже ничего не чувствовал и плохо что-то понимал. уставший я сел в кресло перед телевизором, где крутили под траурную музыку кадры спасения заложников. и вдруг каким-то странным образом, то, что я только что видел своими глазами, показанное под музыку вдруг ударило меня прямо в сердце и я мои глаза не выдержали, выпустив соленую жидкость. это была сила телевизора, но дело не в этом. каждому из нас нужен был свой собственный повод, чтобы дать волю выплеску эмоций. вообще, я думаю, что абсолютно все кто провел эти три дня в Беслане в той или иной степени нуждались в психологической помощи. тысячи людей.
путано как-то получилось.
Вспоминая Беслан. Ложь и Сослан Сикоев.
Бесланская трагедия опутана ложью с первых часов. Грандиозным примером стала ложь о количестве заложников. До последней минуты власти твердили о трехстах с чем-то там заложниках, боясь признать размеры катастрофы. при это, не было никаких сомнений, что заложников в разы больше. уже в первые часы захвата я разговорился с женщиной возле школы, учительницей, имени которой я не успел спросить. она с уверенностью мне сказала, что можно просто приблизительно подсчитатть количство учеников и приблизительное количество взрослых, пришедших на линейку и уже получится цифра под тысячу. она оказалась права.
есть в Северной Осетии такой человек - Сослан Сикоев, много лет уже работающий заместителем министра внутренних дел. 2 сентября 2004 года он вышел к родственникам заложников у дворца культуры и начал говорить о заложниках и еще о каких-то фактах, вопследстви оказавшихся ложными. я стоял в нескольких метрах от него с диктофоном в руке. когда вдруг Сикоев увидел меня, он прервался на секунду, указал на меня пальцем и громогласно заявил "и не верьте этим журналистам, они все врут".
спустя сутки мы уже знали точно кто из нас врал, но честно говоря, обида запала. неприятно, когда прилюдно официальное лицо объявляет тебя лгуном, а потом пропадает за своей дверью. года через полтора во время пресс-конференции Сикоева я задал-таки ему вопрос о том, почему же в итоге журналисты тогда оказались правы, а он нет. но Сикоев перешел на пафосный тон и умело ушел от ответа, не сказав по сути ничего.
лгун в погонах.
Несмотря на то, что я как и многие журналисты провел те три дня в Беслане, нахождение на месте трагедии вряд ли помогло иметь какое-то внятное представление о том, что произошло.
Но судебный процесс над Нурпаши Кулаевым внес очень много ясности. за год я посетил почти все заседания, выслушал сотни показаний заложников и хорошо помню как постепенно перед глазами начала восстанавливаться более-менее четкая картина призошедшего. поэтому этот процесс имел огромное значение для поисков правды о беслане. было сделано очень много открытий, о всех из которых здесь поговорить не получится. можно было видеть как некоторые чиновники, вызванные в качестве свидетелей, тряслись перед вопросами потерпевших, с трудом слагая свою легенду. можно было видеть как суд в лице замгенпрокурора Шепеля пытается выставить Кулаева зверем, ответственным за весь теракт. ну и конечно сами показания - об "огненом шаре", о том как горела и капала крыша, о том как стрелял танк...
кстати, сам Кулаев тоже мне кажется незначительной фигурой в этой банде, "лохом", которого насильно взяли с собой. может потому он и выжил. насколько я помню, его опознал только один человек - бывший физрук школы.
этот процесс, кстати, сблизил всех североосетинских журналистов. мы все виделись два раза в неделю, делились новостями, обсуждали что-то. а еще на процесс каждый раз приходил фсбэшник, молодой парень, садился позади всех и что-то усиленно записывал. ну а когда, бывало, мы с журналистами что-то бурно обсуждали на улице, сзади вроде как незаметно подходил какой-нибудь парнишка с видеокамерой и снимал нас, пока мы не начинали на него шипеть. так было пару раз.
многие из потерпевших обращались к кулаеву то с требованиями, то с просьбой рассказать правду. даже как-то пообещали ему простить его, если он расскажет "как все было в действительности". но он молчал. может и потому, что сказать ему было нечего.
Третьего сентября 2004 года, около 12 часов дня я пошел немного отдохнуть в квартиру, которую мы снимали вблизи к школе. Честно говоря, уставший, я заснул на диване. Меня разбудил громкий хлопок, это были первые взрывы. Я выглянул на улицу, там была суматоха. Сразу без перерыва начал звонить мой телефон. Я выбежал на улицу и пошел в сторону школы. В небе летал вертолет, канонада все усиливалась, ощущение было такое, что в школе идет полномасштабная война. Ну так оно и было.
Вокруг школы творился хаос и неразбериха. Люди куда-то бежали, другие пытались развернуть машины, чтобы проехали другие, стоял вой сирен пожарных, крик людей и звуки выстрелов и вызрывов. Я пытался все это рассказывать кому-то по телефону уже плохо понимая кто звонит, пока мне вдруг не позвонила моя знакомая, которая работала все эти дни в беслане переводчицей. Она рыдала навзрыд и кричала мне «забери меня, забери меня...» но когда я спрашивал где она, она не могла ответить и только плакала в ответ. Потом звонок обрывался, потом она звонила снова и опять просила забрать ее. Я начал бегать вокруг школы, пытаясь найти ее, но это было очень трудно сделать в том аде. Минут через 20 я ее нашел. Она стояла на одной из улиц возле школы, держалась за стену дома и плакала в полный голос. Бегающим мимо людям не было дела до нее, все были заняты своими проблемами, искали своих близких, родных. Я схватил ее за плечи, но она никак не могла остановиться.
Позже оказалось, что когда раздались взрывы и начался штурм, журналист, с которым она работала, схватил ее за руку и ринулся в пекло. Возможно он сделал чисто рефлекторно, зачем ему на войне переводчик? Они пробежали вместе немного, она высвободилась, но этого было для нее достаточно, у нее случился срыв. Я как в каком-то фильме надавал ей пощечин, довольно сильных, и как оказалось, это действительно работает. Она немного успокоилась и я отвел ее в квартиру, где напоил водой и сказал никуда не выходить. Она просила меня не уходить, но я как в фильме пообещал ей вернуться скоро и строго снова попросил не выходить.
Я пошел к школе, но понять что происходит было невозможно. Тогда я пошел к больнице, неподалеку от школы, на улице Коминтерна. Там я испытал первый шок от увиденного. Из бесконечно подъезжающих машин, скорых и легковых, выносили раненых, а может уже и погибших, всех в крови, людей всех возрастов. Их были десятки или сотни. Их было столько, что мне показалось, что их просто закидывают в больницу через дверь, а там их ловят врачи.
Такими были эти трагические часы. Я плохо что-то понимал, действуя «на автомате», и честно говоря, до увиденного в больнице почти ничего не чувствовал. И только попав в ту же квартиру поздно ночью, я включил телевизор и увидел кадры тех же раненых, детей пьющих воду, и расплакался. Но об этом я уже писал.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|