Люди в пограничном состоянии

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Путь из Ингушетии в Осетию упирается в Черменский круг. И это как путь из соцлагеря в капитализм: нежелательная мышь не просочится. На замке - все. И вся. Хуже, чем "Шереметьево". Можно потрясать своим паспортом сколько душе угодно, но адвокатов не найдешь. Граница на взведенном самозатворе. Ингуши - ни ногой "туда". Осетины - "оттуда". Осетинские милиционеры с нашивками "паспортно-визовая служба" (они проверяют, кто ты есть - какой-такой нации - и по паспорту, и по существу) старательно не смотрят в сторону, где за шлагбаумами мерзнут на утреннем холодке ингушские таксисты, - делают вид, будто ТАМ никого нет. ТАМ - это Ингушетия. Черменский круг - это действительно круглая площадка максимум в десяти минутах езды от ингушской столицы Назрани, ставящая точку на ингушских землях и открывающая ворота в осетинские. Естественно, условные.

Однако не сейчас. Черменский круг образца ноября нынешнего года - это и символ, и апофеоз межнационального недовольства. Прямо вперед от Черменского круга - дорога на Беслан, левее - на Владикавказ. Если левое ответвление еще как-то живет и действует - движение есть, то дорога на Беслан пуста, как душа сильно обиженного.

В десяти минутах езды от Черменского круга - разговоры с ингушами. Когда пять минут вполне пристойных: "Все не очень плохо" - в ответ на вопрос: "Каковы сейчас, после Беслана, отношения между ингушами и осетинами, осетинами и чеченцами?" и далее - горячий поток обвинений. Самое жесткое: "ОНИ (осетины. - А.П.) получили за свое".

Имеется в виду страшное - кровопролитие 92-го года. Взаимное кровопролитие, где так и не была поставлена точка - вплоть до сентябрьской трагедии в Беслане.

И еще более катастрофическое обвинение: "В 1-й школе в 92-м они держали наших заложников. Вот и ..."

Фамилий говоривших ТАКОЕ не назову. Потому что невозможно назвать эти фамилии, хотя и знаю их, но обвинение - расхожее, и это главное. Спрашиваю:

- Можно поговорить с теми заложниками? 92-го года? Из первой школы?

И - следует провал. "Поговорить нельзя, потому что ...", "... только что ушел за хлебом", "... вчера вечером поехал навестить мать в село..." и т. д.

То есть - "заложников-ингушей, удерживаемых осетинами в первой школе Беслана", нет.

А что есть?

Слухи.

Ими, проклятыми, кормятся и взнуздывают себя люди по обе нервные стороны Черменского круга. Никто ничего точно не знает - но говорят. Власти эти чудовищные россказни не останавливают - вот в чем беда. Прислушиваются. И попеременно занимают то одну, то другую сторону. От чего обеим не легче. А слухи все чудовищней. Как и реакции на них.

20 ноября. Беслан. Стихийный мемориал "Первая школа". Скорбные люди тихо передвигают ноги по серому пеплу, по детским книжкам в сером пепле, по битому стеклу в сером пепле. По безвозвратному пеплу чужих судеб, завершившихся тут.

К скорби уже добавились "туристы катастроф" - наш бич. Жирные бездумные тетки, делающие вид, что плачут, и истеричные мужички, сующие свой нос повсюду, требующие возмездия во имя православных и суетливо фотографирующиеся на фоне трагедии: мол, тут был Вася.

Проходит батюшка в школьный спортзал под открытым теперь небом. "Туристы" ему говорят: "Встаньте так, чтобы кадр был лучше". Батюшка покорно встает и служит заупокойную по предельно короткому чину. Фотографирование окончено. Батюшка, вздохнув, уходит. Вокруг него скачет идиот с фотоаппаратом: "Батюшка! Батюшка! С ЭТИМИ не говорите! Они из другого лагеря!".

Идиот с фото - наш, славянской, как говорят теперь, внешности, борец за чистоту христианской веры. Он щелкает батюшку - настоятеля Аланского Свято-Успенского мужского монастыря, на фоне наскальных надписей в школе: "Чеченцы и ингуши людоеды (знаки препинания - как в оригинале. - А.П.) желаем вам накормить себя и своих детей трупным мясом". Еще: "Вы должны жить в прокопченных отсеках для дебилов. Осетины"?

Примерно тридцать процентов наскальной росписи в школе - такого содержания.

- Мы не разрешаем это писать, - говорит 19-летний охранник останков первой школы Виталий Кироглов, бесланец. - Стираем потом. Моя работа - защищать ингуша.

Политграмота межнациональных отношений в исполнении молодого поколения бесланцев звучит тяжко. "Придут в ингушскую семью - по фамилиям террористов. Кто участвовал. Когда докажут, что участвовал, возьмут самого маленького ребенка и убьют".

- А простить возможно?

- Нет, - отвечает Виталий.

- Но в чем виноват тот маленький ребенок?

- Из маленького подонка вырастет большой. Все ТАМ должны ждать, когда будет отмщение.

Саша Гумецов - человек лет под сорок, кому хуже остальных даже в Беслане, где плохо всем. Он зарос щетиной, и улыбка - не его привычка больше. У Саши пока некого захоронить - дочка Аза, неполных двенадцати лет, ушла первого сентября в первую школу, на занятия в 6 "Г", и до сих пор ее нет. Ни ее, ни ее тела. Аза Гумецова - официально до сих пор в розыске. (История ее поиска - в следующем номере.)

Напротив Саши сидит его мужественная жена Римма Торчинова.

- И злейшему врагу не пожелаю, чтобы их дети испытали такое же, - говорит Саша. В его израненной, замученной многонедельными безрезультатными поисками душе нет чувства мести: - Я не могу другой матери сделать то же, что сделали Римме и мне. Хоть эти идеи у нас сейчас и непопулярны, я об этом говорю открыто.

Владимир Ходов, глава местного самоуправления Правобережного района - проще мэр Беслана, лучше других тут знает, что творится вокруг. И то, что видимо глазу. И то, что невидимо. Он уверен: все эти мысли о мести - последствия информационного вакуума, в который опущен Беслан после трагедии. Людям о ходе расследования говорят немного. И никто из тех, кто, видимо, что-то знает. И люди сами себе все старательнее прорисовывают образ врага. Чем дальше, тем больше и отчетливее.

Я спрашиваю мэра Ходова о том, о чем много слышала только что в Чечне. Вроде бы чеченские старейшины хотели приехать в Беслан, извиниться за своих нелюдей, а бесланцы на это предложение не ответили "да"...

- Пусть сразу привозят Басаева и Масхадова, - коротко объясняет Ходов.

- А ингушские старейшины обращались с тем же к бесланцам?

- Хороший вопрос.

И это - весь его ответ. Потому что - "не обращались". Ходов на этот счет не разговорчив. Слова-дополнения - в его глазах, которые медленно наливаются предательской для мужчины влагой.

Откручиваю пленку на сутки назад. Этот же вопрос: "А вы извинились за "своих"? Перед бесланцами?" - задавали по ингушскую сторону от Черменского круга.

И был строгий ответ: "Пусть "они" сначала перед нами извинятся. За 92-й год. Потом уже мы".

Коса на камень. Стенка на стенку. Пока только так. Виссарион Авсеев, глава Учкома, общественной организации учителей первой школы, - человек либеральных взглядов и поклонник толерантности, рассказывает, что только что Учком помог провести конкурс детского рисунка-граффити, в результате которого один дом на улице Мира в Беслане оказался ярко-цветным, как калейдоскоп.

- Мы пригласили детей 3-й и 4-й школы, чтобы они рисовали вместе. Чтобы они сдружились. Чтобы было: "Осетины рисуют, а не воюют".

- А вы сможете сегодня устроить так, чтобы рисовали вместе на конкурсе дети одной бесланской школы и одной назрановской, к примеру?

Виссарион останавливается тут же. Видно: он не знает ответа. Он старательно подбирает слова для этого проклятого ответа. Наконец, очень медленно:

- Возможно. Но если нас об этом попросят.

В пяти шагах за компьютером сидит мальчик лет восьми. Он нас не слышит в шуме компьютерной игры, которой увлечен. Но мы его зовем. Виссарион хочет доказать, что в душе детей нет чувства мести. И вообще - ничего темного, чем отягощены мы, взрослые.

- Русик, - спрашиваю я, - ты хочешь, чтобы у тебя был друг - ингушский мальчик?

- Нет.

- А чеченский мальчик?

- Нет, - глаза Русика становятся упругими и строгими.

- Почему?

- После школы, - Русик шепчет уже, но очень твердо.

- А русский мальчик?

- Конечно, - Русик оттаивает.

Залина Албегова, мама Русика, в шоке:

- Все - влияние улицы. Ты что такое говоришь?

И снова - Черменский круг. Переход на ТУ сторону. Никто не едет из Ингушетии в Беслан и обратно. Кроме террористов - так выходит. И тех, кто с ними пять лет "борется". Мимо, через посты - в зону "антитеррора" - Ингушетию и Чечню, нескончаемо, как и три, и четыре года назад, идут военные колонны.

Власть заигралась в опасные нескладухи. И недопустимо опять, в который раз, все взваливать на народ, который "все поймет", "все перемелет".

Анна Политковская

Опубликовано 22 ноября 2004 года