О живых уже можно говорить хорошо?

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Учитель в истории

Почему он не послушал свою соседку Таню, учительницу из первой школы? Она уже слышала выстрелы А он ей сказал:

Что, там война? - И пошел.

У него, участника Сталинградской битвы, была и есть священная обязанность - воспитывать любовь к Родине. Я еще раз спрашиваю Заурбека Харитоновича: зачем он пошел?

- ...Воспитывать любовь к Родине.

Ему восемьдесят шестой год. Следует сделать отступление: судьба фронтовиков в этих так называемых локальных войнах особенно трагична. Это явление я наблюдала в Грузии, Карабахе, Чечне. Они не в состоянии понять войну, которая ведется внутри государства. Если я ничего не совершил против соседа, почему он на меня пойдет войной? Они выходили из своих домов бесстрашно, надев ордена, и бывали подстрелены у собственного дома.

С годами опыт прошедшей войны становился психологически весомее и признать в бандите достойного врага становилось невозможно. Ну стреляют... мальчишки... Так он их остановит.

...Когда они развешивали бомбы, он отыскал главаря и решил прочитать лекцию об осетино-чеченских отношениях.

-В тысяча семьсот семьдесят четвертом году, когда Осетия вошла в состав России...- Главарь швырнул фронтовика. Заурбек успел подсчитать, сколько метров летел. Три метра точно. Два ребра сломаны.

Но своей задачи - выяснить, почему молодые люди напали на детей, - он не оставил. Ведь он был учителем истории. Он вспомнил вторую половину лета 1956 года. Из ссылки возвращались ингуши и чеченцы. В их селах не было старших классов. Именно в Осетии в селе Нартово был организован интернат для старшеклассников. Директором стал Заурбек. Он знал, что у него была священная обязанность - смягчать детские сердца. Он помнил своих учеников поименно. Особенно ингуша Сергея Бекова, который впоследствии стал во главе правительства Чечено-Ингушской АССР. "Просвещение" неразумных продолжалось.

- Я храню снимок, на котором - мой первый выпуск. Если бы я знал, что попаду к вам, захватил бы этот снимок. Там, знаете ли, Сережа...

Он не успел закончить. Его снова отбросили: "Мы не твои ученики". "Очень плохо", - подумал про себя учитель.

На оставшиеся дни жизни в спортзале его спасителем стала учительница начальных классов Соскиева Ольга Николаевна. Заурбек пеняет мне:

-Пришли бы вчера. Мы бы с вами вместе пошли на панихиду. За мной машину прислали. Я там речь держал.

Ольга Николаевна погибла. Из Ростова пришли останки.

У Заурбека простатит. Это значит - каждые сорок минут требуется туалет. Ольга Николаевна, как ученица, поднимает руку и просится в туалет со старым человеком. Настало время, когда в туалет не пускали. Ольга Николаевна сказала:

- Не бойтесь. Я буду с вами. Нам ничего другого не остается - надо закрыть стыд.

Заурбек много чего запомнил. Пришло ясное осознание: Сталинградская битва - это ничто по сравнению с этим адом. Там хоть снег можно было жевать и рядом не погибали младенцы.

Когда это он понял?.. Кричал ребенок. К его несчастью, говорит Заурбек, у него был сильный голос. Боевики требовали тишины. Мать сняла косынку. Перевязала рот и прижала ребенка к груди. Крик не унимался. Боевик прекратил его выстрелом. То же самое он проделал с девочкой, дочерью той же самой женщины.

Вечером второго дня они вывели его в комнату, где стояли тренажеры. Он знал, что лишний вызов не в его пользу. Значит, расстреляют. Четыре боевика заряжают патронами магазин автомата, шушукаются. На стенах кровь - здесь расстреливали. Ольга Николаевна рядом. Их не расстреляли. А еще ему запомнился приход Аушева. Он встал у входа в зал и схватил голову руками. Картина ему была ясна.

Утром третьего Заурбек начал терять сознание. Ольга Николаевна крикнула: "Дайте жидкость! Любую". Он увидел перед собой красавицу. Должно быть, десятиклассница. Она склонилась над учителем. В руках у нее была мокрая тряпка. Несколько капель попали в рот.

Он слышал, как, убегая, она крикнула:

-Заурбек Харитонович! Не переживайте. Это моя моча. Я здоровая девочка.

Старый учитель не говорит о своем спасении. Его мучает одна мысль. Из-за нее он потерял покой.

Как фронтовик он видел, как нервно суетились боевики в первые часы. По залу развешивали мины. Они были похожи на новорожденного поросенка. У торцевых стен были мины, как чемоданчики.

Так вот, учитель заметил: минимум полтора-два часа налаживали свое хозяйство боевики. У них не все получалось. Спешили. Боялись, что их возьмут врасплох. Как можно было упустить эти часы?

Он знает, почему мы победили в Отечественной войне. Если погибал командир, всегда находился лейтенант, который брал на себя ответственность: "Слушай мою команду!". Тем самым отвечал не только за исход боя, но и за жизнь солдат. Через шесть десятилетий в стране не нашлось лейтенанта, который бы сказал: "Слушай мою команду!". Заурбек знает: "В тот момент, когда погибали дети, чиновники думали только об одном: как бы не полететь со своих кресел".

Вот где горе и стыд учителя и фронтовика.

Не верит Заурбек в объективность расследования. Члены комиссии всегда спешат. Вот и его прервали на полуслове.

...Так почему не нашлось лейтенанта?

За други своя

...Феликс - глава дома Тотиевых. Этот дом сегодня известен всему миру: Первомайская, 44. Тотиевы проводили в школу восемь детей - вернулись двое: Мадина и Азамат. Чудом остался жив Казбек. Он такой подвижный и умный, что его, шестилетнего, было решено записать в школу. Феликс отстоял внука, Казбек остался дома. К каждому, кто приходит в дом, он бросается в объятия. Бросился и ко мне.

Именно он, Феликс, сказал: "Если бы наши дети не искали друг друга, они бы спаслись". История гибели детей Тотиевых известна до мелочей. Это чистой воды библейская история - борьба за други своя. Ценой собственной жизни.

...Да, они не могли оставить умирающую сестру, брата, бабушку, соседа. Отец спасал своего ребенка, он передавал его другому, а сам бросался в пекло и погибал.

"Я уже не выберусь, а ты беги. Оставь меня!" - самая распространенная просьба умирающего в спортзале. Они закрывали своими телами детей, не думая о себе. Дети возвращались в пекло за родителями. Получали пулю только за то, что вступались за другого. Надо непременно восстановить картину не только страдания, но и мощи человеческого духа. Важен каждый отдельный случай. Поименно. Общечеловеческие ценности, благодаря которым человечество еще существует, явлены миру именно в Беслане.

Сегодня Беслан болен. Ему надо прийти на помощь. В городе множатся слухи один нелепее другого. Идет поиск врага. Он должен быть персонифицирован. И лучше всего - если он досягаем.

Девочки-одиннадцатиклассницы, убежавшие с линейки, рассказывали, как частенько им вслед несется: "Умные нашлись - убежали. Наши остались и погибли".

Если в первые дни говорили, что директор школы Лидия Александровна чай пила с террористами, сейчас уже появились финики, сникерсы, обеды.

Природа слуха опасна тем, что обладает тенденцией воплощаться в реальную картину. Человек, передающий слух, уже видит ясно то, о чем он говорит. Он уже не слух передает. Он - очевидец. Кто-то слышал, как боевики объявили: "Придет большой человек"; другие слышали: "Сейчас придет наш предводитель". Пришел Аушев. Значит, делают вывод: он был в сговоре с бандитами. И спасенные груднички - не в счет.

...А еще говорят: молодая спасшаяся учительница (да еще спасшаяся с ребенком!) танцевала восточные танцы перед боевиками...

Все эти явления массового психоза мы уже окрестили бесланским синдромом: враг - среди своих!

Технология забвения

Есть у этого синдрома свои подлинные корни. Они - в абсолютном информационном вакууме, который власть создала в Беслане.

Снчала казалось, что Беслан - некий рубеж. Что-то произойдет и с нами, и с властями. Не произошло ровным счетом ничего! Бесланская тема покинула СМИ. Создается такое ощущение, что на Беслане опробована новая технология отношений власти и народа. Я бы назвала ее технологией забвения.

Если вы не даете никакой информации третий месяц, не даете упорно, нагло и при этом прикрываетесь заботой о психическом здоровье населения, можете быть уверены, что естественная потребность знать, что же это было, породит искусственные фантастические формы объяснения случившегося. В ход пойдет все: случайно брошенная фраза, привидевшийся сон, внезапный отъезд соседа. Найдется и провокатор, специалист по переводу стрелок. Гроздья гнева падут не на тех, кто обязан нести ответственность за безопасность граждан, а на учительницу (ведь стрелки уже переведены!), которая сегодня уже не рада, что спаслась.

Это ведь в самом деле Елена Касумова, завуч школы, сказала: "Извините меня за то, что я жива".

- Я завидую мертвым, - бьется в истерике женщина.

- Если вам станет легче от того, что я приведу своего ребенка на площадь и разорву его на части, я это сделаю, - это сказано женщиной, доведенной упреками до отчаяния.

Еще в Средние века знали, что умопостигаемое бытие более постоянно, чем чувственное бытие. Сказать, что Беслан погружен в чувственное бытие, - это ничего не сказать. Ситуация меняется ежечасно. Вектор изменения определен очередным слухом, который порождает своего "очевидца".

Теперь мы знаем точно: отсутствие информации - надежный способ самосохранения власти. О себе власть может уже не беспокоиться. Беслан она уже прошла.

Завидующие мертвым

...Внук Ольги не пошел 1 сентября в школу. Ну не понравились ему носки. Купит другие - и пойдет завтра. Да и ремень застегивается не так, как надо. Однажды на улице Ольга встретила не то председателя парламентской комиссии, не то ее члена. Сказала, что альфовцы сидели под ее окнами. Она их знала по именам... На следующий день Ольгу вызывают в прокуратуру:

- Нам стало известно, что вы всех боевиков знаете по именам.

Ольга только ахнула.

- Все равно страшно было,- говорит.

Ни разу на допрос не вызвали директора школы Лидию Александровну Цалиеву. Ни в Москве, где она лечилась, ни в Беслане, куда вернулась.

- А я знаю, почему. Они догадываются, что вопрос буду задавать им я: почему меня с детьми оставили один на один с людоедами?

Беседы во многих домах заканчиваются одной фразой: "Карфаген будет разрушен". На осетинском это означает: "Лида, тебе не жить", "Лида, тебе нет пощады. Ты заплатишь за все".

...Женщина спрашивает местного журналиста Мурата, можно ли через газету выразить благодарность учительнице. Она закрыла телом ее сына.

- В чем вопрос? - спрашивает Мурат.

- Дело в том, что учительница живая. О живых уже можно говорить хорошо?

Учителя обратились в прокуратуру. Им сказали: к директору школы претензий нет. Почему об этом не объявят вслух?

>Ответили: развеивать слух - не их задача.

А чья задача держать город в напряжении?

Это вранье, что в Беслане полно психологов. Два психолога принимают в местной поликлинике.

- Я просидела под дверью полтора часа и ушла,- говорит Земфира Гатиева. Была в заложниках с тремя детьми. Погиб сын.

О работающих психологах говорят хорошо. К ним ходят семьями. Но не каждый кавказский человек пойдет в поликлинику. Иногда он даже не подозревает, что болен. Горе в Беслане безмерно. Но и оно во сто крат усиливается, потому что все друг другу или родственники, или соседи.

Попробуйте в доме, где спаслись дети, сказать:

Слава богу, все живы!

Вас остановят, потому что радоваться нельзя, если у соседа погиб ребенок. И это "нельзя" - отнюдь не ритуально. Это реальное, действительное и переживаемое горе. Значит, надо ходить по домам. Набраться терпения и мужества войти в каждый дом. Если гнев обрушится на тебя, считай, что и в этом была твоя миссия. Кавказское начало все равно победит в человеке. Тебе скажут: "Не ходи. Оставайся". Значит, надо остаться.

Знакомый психиатр сказал, что беседами не обойтись. Необходимы медикаментозное лечение и длительное наблюдение за состоянием людей. Пока не поздно.

Психолог Александр Венгер, побывавший здесь со своей бригадой в сентябре, говорит, что есть немало высокопрофессиональных специалистов, готовых на длительное пребывание в Беслане. За чем же дело?

Все еще только начинается

Иногда в разговорах нет-нет да и всплывет фигура Виталия Калоева, известного по трагедии, случившейся над Боденским озером.

- Ему хорошо, он точно знал, кто виноват, - рассказывают о мужчине, который написал заявление о желании добровольно служить в Чечне. Ему отказали.

- Почему? - спрашиваю.

- Надо тебе объяснять, зачем он туда собирается, если у него погибли жена и двое детей? Зачем ему жизнь?

- Калоев знал своего врага, а этот как узнает? - включается собеседник.

- Как не знать, вот он враг, под боком. - И взмах рукой в сторону ингушских сел.

- Вот ты пойдешь туда с ружьем? Я - нет! У нас всегда враг под рукой. А если это случится в Рязани, где они будут искать врага?

Попытки уточнить, был ли авиадиспетчер, совершивший ошибку, врагом, отбрасываются сразу. Враг!

Всякий раз, когда речь заходит об ингушах, Давид, завсегдатай кафе "Ирбис", подводит итог: "Мы должны понять: все, что случилось с нами, - наше внутреннее дело. Все началось с нас".

Временами Беслан напоминает круглосуточный дискуссионный клуб. Может, это и есть умопостигаемое бытие.

Но однажды я услышала нечто...

- У боевиков была возможность блестяще завершить свою операцию. Они ведь знают повадки нашего президента: втихаря, ночью приезжать на часок, погладить сонного ребенка... На следующую ночь после события...

В дискуссию никто не вступал, все мы знали: у мужчины погибли жена и ребенок.

Она кричала о деньгах: зачем они ей, когда никого нет в живых? От этого крика столбенеешь. Потом пытаешься отыскать ниточку, чтобы распутать бредовый клубок.

Оказывается, одна из женщин крикнула, когда ей принесли деньги за погибшего сына: "Дайте мне моего сына. Мне ваши деньги не нужны".

Спрашиваю: "Вы действительно думаете, что ей не нужны деньги?". Через серию рассуждений, через возвращение слову его истинного смысла бывшая заложница начинает понимать, что сказанное ею вслух никакого отношения не имеет к тому, о чем она думает: "Господи! Прости меня! Не о том говорю...".

О чем она говорит? О деньгах? Нет, нет и еще раз нет! Бередит ее душу, как и многих жителей Беслана, обман. Они знают, что льется денежный дождь. Сотни тонн гуманитарного груза пришли. И что? А ничего! Все еще списки составляются. Это все тот же сказ про 354 заложника, озвученный Львом Дзугаевым. Уже после этой лжи он стал министром культуры.

...Фатима Кочиева с пятилетними близнецами оказалась в заложниках. Это она сказала: "Как бы ты ни сопереживал "Норд-Осту", меру происшедшего можно постичь только тогда, когда это произошло с тобой". Возможно, именно это учитывает власть. На это рассчитывают и террористы.

...Фатима точно знает, что террористы из "Норд-Оста" извлекли уроки: они знали, что с водой и едой никого пускать нельзя, происходит утечка информации. Волновал их и подвал. Они помнили про газ. Почему мы никаких уроков не извлекаем?

Она вела своих детей, Ларису и Сослана, в детский сад. Он оказался закрытым (не дали газ). И вдруг музыка, белые одежды школьников. Фатима завернула в школу.

Есть два эпизода из трехдневного пребывания в аду, которые рвут на части душу Фатимы.

Откуда ребенок в пять лет знает, что такое жить и умирать? До взрыва Лариса, дочь Фатимы, все время причитала: "Я хочу жить! Я хочу жить!". Неужели она знала, что такое не жить? После взрыва она сказала: "Я умираю". Этого всего не может знать человек в пять лет. Оказалось, может. И вот она - плата за это знание: "Я выброшусь с балкона!" - кричит Лариса сегодня.

- Ты так хотела жить. Вспомни, как ты хотела жить, - это Фатима.

- Вы мне все надоели, - отвечает дитя.

Мать чувствует: ребенок не справляется с пережитым. По официальным меркам Лариса относится к пострадавшим средней тяжести. Мать знает, что это не так. Ей выдали деньги за среднюю тяжесть и - до свидания!

А ВСЕ еще только начинается. Психологи считают, что есть такая степень переживания, после которой человек уже другой.

...В последний день, когда Сослан изнывал от жажды, он попросил маму обратиться к боевикам за водой. Фатима только рукой махнула - знала, что не дадут. Пятилетний Сосик пошел сам.

- Дядя, пить, - сказал малыш.

- Ты Путина знаешь?

- Знаю.

- Дзасохова знаешь?

- Знаю.

- Они хорошие?

- Хорошие.

- Вот они тебе кран с водой перекрыли.

Сослан вернулся к матери:

- Мама! Если бы я сказал, что Путин плохой, он дал бы мне воды?

Ну и скажите, где она, граница терпимости к тому, что постичь ни умом, ни сердцем невозможно? Не постигаемая человеком реальность. Он - в ней. Живет или умирает.

Не граница это, а пропасть. В нее не просто заглянул пятилетний малыш. Он был на самом ее дне. Он тоже "среднетяжелый".

Опасная затея - испытывать природу на прочность.

Лозунг "Беслан, мы с тобой" утрачивает всякий смысл, когда попадаешь в спортзал школы N1. Становится отчетливо ясно: бывает чужой опыт. Как бы мы ни пытались к нему присоединиться, прошедший через него остается в одиночестве. Бесланцы должны вернуться к самим себе.

Что делать? Главное - не врать. Ни во время трагедии, ни после. Они вынесут любую правду. Но ложь их убивает. Сейчас бесланец на пределе своих возможностей. Известны попытки суицида. И еще: помогать. Всем миром. Реальным участием.

Чем могу помочь я, учительница? Провести урок? Какой? С каким текстом войти в класс? Все, что приходило в голову, ломалось о бесланскую трагедию.

И все-таки я вошла. Дважды. В свой одиннадцатый класс школы N1, где двадцать четыре ученика.

Об этом в следующий раз.

Эльвира Горюхина

Опубликовано 11 ноября 2004 года.