Осетино-ингушский конфликт

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Участники конфликта
Комплекс народа-изгоя
Пролог к насилию
Стадия насилия
Уроки конфликта в Северной Осетии
Примечания

Первый этнический конфликт в форме открытого насилия произошел на территории Российской Федерации в конце октября-начале ноября 1992 г. между представителями двух северо-кавказских народов - осетинами и ингушами. По своим пространственно-временным параметрам, интенсивности и последствиям этот конфликт может быть отнесен к категории крупномасштабных1, а его природа может быть охарактеризована как глубоко-укоренившийся конфликт (deep-rooted conflict), к которым специалисты относят межэтнические или любые другие межгрупповые коллизии с трудноразрешимыми и далекозашедшими претензиями и требованиями конфликтующих сторон2. Как правило, это конфликты, в которых задействованы настолько глубокие чувства, ценности и потребности, а степень взаимного отчуждения столь велика, что обычные пути и способы разрешения противоречий через правовые механизмы, посредничество, переговоры или использование вышестоящей или внешней власти не приносят разрешения конфликта. Чаще всего в отношении этих конфликтов применяются методы социально-политического или военного урегулирования, но они не всегда приносят разрешение конфликта и даже могут иметь противоположный эффект.

Менталитет политиков и публицистов склонен к упрощенному восприятию конфликтов: их объяснение ищется или в генетической межгрупповой неприязни (для этого используется структуралистская схема оппозиции "мы-они", вокруг которой, якобы, формируется этническая идентичность), или конфликт объясняется злым умыслом других сил, обычно в лице высших властей. Последние обвиняются или в слабости и попустительстве, или в злоупотреблении силой в пользу одной из конфликтующих сторон. Весь этот набор облегченных интерпретаций обнаруживается и применительно к осетино-ингушскому конфликту3. Более того, обыденное мышление находит для них и свои резоны: разве трудно, например, найти факты слабости или, наоборот, надменности силы в действиях российских центральных властей в связи с конфликтом? Но не все будет выглядеть так просто, если, например, задать вопрос, почему столь сильные и искушенные в управлении власти, как британские или канадские, не могут разрешить конфликты в Ольстере и Квебеке, которые также могут быть отнесены к категории глубоких конфликтов.

Трудноразрешимость этнических конфликтов объясняется мощным присутствием в их природе иррациональных, мифотворческих факторов и эмоциональной коллективной мобилизации, которые трудно поддаются элементарным переговорам и разрешению, как, например, в случае с трудовыми конфликтами. Осетино-ингушский конфликт относится к категории событий, чрезвычайно перегруженных факторами эмоционально-ценностного характера, среди которых "исторические несправедливости", "принадлежность территории", "собственная государственность", "нерушимость границ" и подобные им идеологические конструкции этно-национализма, которые уже неоднократно в прошлом были причиной кровавых конфликтов и даже мировых войн. Однако за причинами "первого порядка", которые обычно обретают манифестный характер, в этническом конфликте почти всегда присутствуют не столь открыто декларируемые факторы социального и политического свойства, связанные с вопросами справедливого распределения ресурсов, доступа к источникам власти, статуса представителей группы в окружающем политическом и культурном пространстве. Этничность в данном случае выступает лишь как "резервуар для волнений в мире, где власть, благосостояние и достоинство распределяются неравным и незаконным образом между- и внутри нации"4.

Наконец, в посттоталитарных обществах в генерировании и исполнении конфликтов огромную роль играют элитные группы, способные манипулировать слабо модернизированными массами и часто опирающиеся на традиционные социальные институты и структуры. В осетино-ингушском конфликте рядовые участники драмы чаще всего следовали вопреки логике коллективного поведения, которая предполагает, что коллективно определяемые и осознаваемые цели, благо или недовольство еще не являются достаточными основаниями для того, чтобы каждый отдельный член группы решился на действия по достижению этого общего блага или на изменение неприемлемого порядка. Для этого нужны так называемые "направленные побуждения" (selective incentives), чтобы индивид начал действовать во имя группового интереса. Эти побуждения могут быть позитивного и негативного характера: от обещания престижной должности до наказания. Так например, уплата налогов делается во имя коллективного блага, но никто не платит налоги добровольно: для этого есть аппарат принуждения. "Налоги неотвратимы, как смерть", - шутят американцы.

Причем, чем больше группа, тем ниже в ней индивидуальный интерес к коллективному действию, так как доля от достигаемого блага для каждого уменьшается, а жертва и риск для всех в равной мере максимальны5. Точно также сецессия, независимость или изгнание этнических "чужаков" кажутся и осознаются группой как коллективное благо, но это не означает, что каждый отдельный индивид готов рационально действовать во имя этого. Побудителями в данном случае выступают те, кто рассчитывает на первоочередное вознаграждение: управленцы, лидеры и этнические активисты. Так, например, ингушская сторона требовала "возврата" ингушам территории, на которой уже в действительности проживала значительная часть ингушского населения, владевшая как земельными участками, так и недвижимостью. В то же время осетины - участники конфликта, изгоняя ингушей из мест их проживания, не могли рассчитывать на индивидуальные вознаграждения, а, скорее, подвергали риску собственные безопасность и будущее благополучие. И все же в обеих случаях коллективное действие состоялось. Кто или что сыграли роль направленного побуждения?

Участники конфликта

В конфликт оказались вовлеченными два народа, проживающие в центральной части Северного Кавказа на территории двух административных образований бывшего СССР и нынешней Российской Федерации: Северо-Осетинской и Чечено-Ингушской республик. Осетины составляют большинство (53%) населения Северной Осетии, где проживает 335 тыс. из 598 тыс. всех осетин бывшего СССР (на 1 января 1989 г.). Ингуши (общая численность 215 тыс. чел. на 1989 г.) проживали главным образом в Чечено-Ингушской республике (164 тыс. или 13% населения республики) и в Северной Осетии (33 тыс. по данным переписи 1989 г.). Основные районы расселения ингушей - это три западных района Чечено-Ингушетии (Назрановский, Малгобекский и Сунженский), где проживает 140 тыс. ингушей, что составляет три четверти населения этих районов, а также Пригородный район Северной Осетии, где официально числилось около 18 тыс. ингушей, но реально было примерно в два раза больше. В ряде сел этого района (Чермен, Тарское, Дачное, Майское, Куртат) ингуши составляли от 50 до 80% всего населения. Значительные группы ингушей проживали в двух республиканских центрах - городах Грозном и Владикавказе.

Поскольку доктрина этнического национализма, "вмонтированная" в систему так называемого национально-государственного устройства и в идеологию "социалистического федерализма", предусматривала наличие своего рода титульной нации, от имени которой как бы провозглашалась та или иная национальная государственность, а титульная группа рассматривала ее "своей" или "собственной", то формальный и фактический статус двух групп оказался неравнозначным. В Осетии ингуши находились на положении нестатусного меньшинства, то есть не располагали никакой формой территориальной автономии (в автономных республиках они не существовали после упразднения в 1930-е годы национальных районов). В Чечено-Ингушетии такой вопрос и не мог ставиться, ибо официально республика была создана как форма национального самоопределения двух народов. Такая практика дуальных образований была широко распространена в Советском Союзе, и она сохраняется по сегодняшний день (на Северном Кавказе это также Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкессия), хотя балкарские и карачаевские активисты энергично выступают в последние годы за раздел этих образований по этническому признаку и почти добились успеха, когда в начале 1992 г. от имени президента РФ был внесен законопроект о разделе Карачаево-Черкессии. С такой же программой выступали и национал-радикалы среди ингушских активистов еще до прихода к власти в Чечне генерала Дудаева.

В обеих республиках ингуши, составляя этническое меньшинство и третью по численности группу (русские составляли в Северной Осетии 30% и в Чечено-Ингушетии 23% от всего населения) испытывали приниженный статус в политической и социально-экономических сферах. Доминирующее большинство (чеченцы и осетины) прежде всего контролировали властные структуры. В Северной Осетии в составе Верховного Совета было всего 7 ингушей, среди членов Президиума и правительства республики - ни одного. Ингуши были отстранены от престижных и влиятельных позиций и должностей и в других общесгвенных сферах. Определенные ограничения испытывала ингушская молодежь и при поступлении в высшие и средние учебные заведения. Даже в Пригородном районе Северной Осетии во всех 53 партийных и советских организациях, в хозяйственных и культурно-бытовых предприятиях и учреждениях на руководящих должностях работало всего 5 ингушей (на 12 октября 1989 г.).

В бывшей Чечено-Ингушетии доступ к власти, помимо занятия высших постов, контролировался чеченцами: на январь 1990 г. из 73 ответственных работников Рескома КПСС ингушей работало 4 человека, из 19 секретарей горкомов и райкомов КПСС ингушей было 5 человек, в аппарате Правительства из 56 руководящих работников ингушей было 4 человека, в том числе из 21 министра и председателей госкомитетов - 3 ингуша. Своего рода исключением можно считать занятие должности Председателя Верховного Совета Республики ингушом по национальности Хажбикяром Боковым в 1973-1990 гг. и пребывание в должности главы правительства ЧИАССР ингуша Сергея Бекова.

Таким образом, будучи недопредставленными в структурах власти на уровне республиканских сообществ и не имея возможности обрести этот "голос" в рамках существующей системы, ингуши предпочитают вполне понятную альтернативу "выхода" из системы ("voice or exit"- одно из правил политического поведения) и создания такого сообщества, где представители данной группы могли бы иметь доминирующее положение. Формой такого сообщества, согласно насаждавшимся десятилетиями постулатам, является национальная (читай - этно-национальная) государственность, другими словами - априорная власть титульной группы. Казалось бы, самый простой вариант - очертить такое сообщество по границам демографического доминирования, но во многих случаях, особенно для малых или дисперсных групп, этот вариант неприемлем или просто нереализуем. Та же самая теория и уже политическая практика подсказывают ответ в виде формул "историческая родина", "этническая территория" и т. п. Обретя через данную доктрину титульный статус на "собственной" территории, группа, даже будучи в меньшинстве, старается реализовать свое право на властное доминирование. Так, например, уже в Сунженском районе бывшей Чечено-Ингушетии, который считается ингушской территорией, представители этой группы такой статус сумели обеспечивать в ущерб другим группам населения. Здесь в 1989 г. проживало всего 62 тыс. человек, из них ингушей - 26552 человека, русских - 19245 человек, чеченцев - 13247 человек и остальных - около 3 тыс. Однако на выбоpax 1989 г. в районный совет из 59 депутатов было избрано 37 ингушей, 14 русских и 8 чеченцев, а в исполкоме было 10 ингушей, 2 русских и ни одного чеченца. Исключение чеченцев особенно примечательно: видимо, в республике действовал некий негласный компромисс, позволявший ингушам контролировать власть на местном уровне в трех западных ("ингушских") административных районах.

Однако компромисс этот был вынужденным, по крайней мере, для ингушской стороны, отстраненной от республиканского центра. В условиях недемократического управления и жестко централизованного распределения ресурсов жизнеобеспечения исключительно через государственные структуры, обладание властью как можно более высокого уровня в многоэтничном сообществе позволяет представителям доминирующей группы перераспределять ресурсы в свою пользу за счет других. Причем, поступающие в периферийный центр ресурсы из "главного" центра уже могут стать предметом "целевого" перераспределения в пользу региона или этнической группы из самых разных соображений: от геополитики до личностных симпатий. Особенно это процветало при тоталитарном советском режиме, но в последние годы обрело еще более откровенные формы.

Данный элемент присутствует и в политике федеральных властей России. Президент Ельцин в личном разговоре со мною перед назначением председателем Госкомнаца задал вопрос, не сделать ли Дагестан своего рода опорной республикой Центра на Северном Кавказе, "дав ей, соответственно, больше ресурсов и другой поддержки". Следует отметить, что эта линия в какой-то мере реализовывалась в 1992 г., когда последовала со стороны правительства и Верховного Совета серия постановлений о выделении этой республике средств и о предоставлении отдельных привилегий. Возможно, за этим стоял и субъективно-личностный момент, а именно - более успешное лоббирование дагестанских властей в федеральном центре, где две ключевые должности в Верховном Совете и в правительстве тогда занимали выходцы из этой республики (Р.Г.Абдуллатипов и В.М.Махарадзе).

В отношении Северной Осетии и Чечено-Ингушетии ситуация также была неоднозначной: имеются достаточно убедительные данные, что на протяжении длительного периода последняя недополучала из Центра в сравнении с первой. Причем, производила Чечено-Ингушетия заметно больше продукции, поставляя ее в распоряжение Центра. Среди ингушей существует устойчивая версия (кстати, не лишенная оснований), что "Сталин по национальности был осетин (отец - осетин по фамилии Джусойти, а мать грузинка). И конечно же, получив неограниченную власть (а какой ценой, мы знаем), поддерживал всякие шаги, мероприятия, направленные на возвышение осетинского народа над другими народами"6. Сравнение основных показателей развития и социальных параметров жизни населения двух республик на конец 80-х гг. действительно было в пользу Северной Осетии: при вдвое меньшем населении здесь были выше удельный вес капитальных вложений в непроизводственную сферу, денежные доходы в расчете на душу населения, расходы на жилищное строительство, объем розничного товарооборота в торговле на душу населения, доля врачей и студенческих мест и т. п.

Я не считаю здесь возможным анализ причин данных различий. В представлении ингушской стороны "это была запланированная программа Сталина, его окружения вместе с руководством Северной Осетии"7. Среди осетин бытовал собственный миф о нежелании или неумении чеченцев и ингушей обустраивать собственную республику и их чрезмерное увлечение "отхожими промыслами" за пределами Чечено-Ингушетии. Сезонная трудовая миграция и индивидуальная предпринимательская деятельность среди жителей этой республики действительно были сравнительно более высокими, что, кстати, делает некорректными любые сравнения двух республик только по официальным показателям государственной экономической и социальной сфер. Но что является бесспорным, так это отставание в социальном развитии ингушских районов бывшей Чечено-Ингушетии и ингушских поселков Пригородного района Северной Осетии. Одной из наиболее острых проблем накануне открытого конфликта была чрезвычайно высокая безработица среди самодеятельного населения: на 20 августа 1992 г. на территории вновь созданной Ингушской республики (Назрановский, Малгобекский и Сунженский районы без трех населенных пунктов) было зарегистрировано 204036 жителей, из них 114429 избирателей и 50577 неработающих, т. е. около половины взрослого населения. Именно безработные мужчины молодого возраста составили наиболее взрывоопасный материал для осуществления провоцирующих действий и криминальных поступков накануне конфликта. Ингушские лидеры, с которыми у меня были контакты летом и ранней осенью 1992 г., неоднократно выражали тревогу и озабоченность или же использовали как главный аргумент давления находящуюся на пределе способность властей и взрослых удерживать ингушскую молодежь от крайних действий.

Радикальное отторжение ингушского меньшинства от общереспубликанского политического процесса произошло в результате переворота, совершенного генералом Джохаром Дудаевым с опорой на радикально-националистичекие силы этнических чеченцев. Провозглашение осенью 1991 г. отдельной Чеченской республики было совершено без участия ингушей, и за пределами этого новообразования остались три административных района компактного проживания ингушей. Руководство Чечни оставило вопрос о территориальном размежевании как бы открытым, но фактически прекратило выделять ресурсы и свернуло политические связи с Ингушетией. В одном из телевизионных интервью Дудаев заявил но этому поводу: "Ингуши должны пройти свой путь страданий и борьбы".

До сих пор нам не совсем ясно, почему чеченское национальной движение и его лидеры отторгли родственный им по языку и культуре народ вместе с частью бывшей территории своей республики и предпочли вместо единой вайнахской (вайнахи - общее название чеченцев и ингушей) государственности создавать независимую Чечню. Наиболее принятой является версия, что это было ответом на более раннее решение радикальной части ингушского национального движения о создании отдельной ингушской республики в составе России, которое было выражено на съезде ингушского народа в сентябре 1989 г. в Грозном. Но возможен и вариант геополитических расчетов чеченских лидеров: поставить ингушскую часть населения в безвыходное положение, кроме как создавать собственную республику на базе части отсталых районов (Грозный сохранял контроль над землями Сунженского района, где проживают в основном чеченцы) и добиваться сформулированной ингушами цели - восстановления целостности некогда существовавшей Ингушской автономной области через передачу Ингушетии части Пригородного района Северной Осетии.

Подталкивание ингушей к бескомпромиссной позиции по территориальному вопросу просматривается в действиях Чечни вполне определенно. Летом 1992 г. чеченский парламент принял специальную резолюцию, объявившую под юрисдикцией Чечни части ингушских районов, населенных чеченцами, а отряды боевиков после этого насильно изгоняли местные сельские власти и сажали собственных руководителей в чеченских селах. Генерал Дудаев в те дни неоднократно заявлял, что "Россия ничем не поможет ингушам" и "не сможет вернуть им их собственные территории". Принятие 4 июня 1992 г. Верховным Советом Российской Федерации закона "Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации" было встречено чеченскими лидерами также скептически. Моя попытка провести 9 октября в Пятигорске встречу с первым заместителем Парламента Чечни для переговоров о границе между Чечней и образуемой Ингушской республикой закончилась безуспешно: в последний момент чеченцы отказались от встречи, сославшись на договоренность с заместителем Председателя Верховного Совета России Юрием Яровым о следующем раунде российско-чеченских переговоров в декабре.

Некоторые из моих собеседников в те дни высказывали версию, что Чечня такой политикой преследует дальнюю цель нового соединения с Ингушетией после того, как ей удастся присоединить спорную территорию Пригородного района. Однако мои наблюдения и разговоры с представителями чеченцев и ингушей заставляют подвергнуть сомнению расхожий тезис о двух "братских народах". Культурная дистанция между двумя этими группами действительно невелика, возможности конструирования единой общности вайнахов, по крайней мере, в советский период были не меньшими, чем для конструирования двух "социалистических наций". Но это совсем не означает, что между двумя этими культурно близкими народами противоречия и отчуждение были меньшими. Культурная близость не есть гарантия от межэтнических противоречий и конфликтов. Пример сербов и хорватов подтверждает этот тезис. Приниженный статус ингушей в Чечне был более чем достаточным основанием для античеченских настроений, а отсталость районов проживания ингушей вполне оправдывала политику их "выталкивания" из обретаемой независимости. Точно также поступили чехи в отношении словаков при разделе бывшей Чехословакии. Кстати, по некоторым данным, уровень межэтнических контактов и прежде всего брачности между чеченцами и ингушами был ниже, чем с другими контактирующими народами. Из исторических данных мы можем также заключить, что именно межклановая борьба между вайнахами заставила царскую администрацию в XIX веке принять меры по разделению и изоляции враждующих групп, после чего и оформляется более сильное чувство принадлежности к чеченцам или ингушам.

В целом приниженное положение ингушей в бывшей Чечено-Ингушетии составило основную причину для этнического движения в пользу административного обособления с повышением статуса, чтобы обрести право на прямое распределение ресурсов из Центра и на более широкую управленческую номенклатуру. Нежелание доминирующей группы чеченцев обеспечить комфортный статус ингушскому меньшинству усилило это движение. Оно было поддержано лидерами ингушского меньшинства в Северной Осетии, где политическая дискриминация дополнялась политикой косвенного и прямого культурного притеснения. Косвенной дискриминацией мы называем в данном случае высокий уровень аккультурации общественной среды в пользу русской культуры и языка, существовавшие в этой республике. Из всех республик Северного Кавказа в Северной Осетии он был, вероятно, самым высоким. Осетины - единственный из крупных народов региона с широким распространением православия в прошлом, а в советское время - с сравнительно более высоким влиянием партийно-коммунистической номенклатуры, интенсивно насаждавшей русскоязычный официоз. В значительной мере усилиями местной элиты в последние десятилетия русский язык фактически полностью сменил осетинский и другие языки во всех важнейших сферах употребления: от государственных институтов и СМИ до сфер образования и обслуживания. Языковая руссификация в республике представляла собою гораздо более неприятный вызов для ингушей, чем для осетин, ибо последние были более традиционны в своих культурных ориентациях и менее урбанизированы.  

К сожалению, статистические данные лишь в самой малой степени отражают реальную ситуацию, ибо из-за некомпетентно сформулированного вопроса о родном языке люди при ответе на него фактически повторяли ответ о своей национальной принадлежности, а не о языке, на котором они говорят, и часто единственном, который знают. На самом же деле родным (на котором общаются дома и на работе) языком для подавляющего большинства осетин является русский, среди ингушей этот показатель равен примерно 50%. За время наших многочисленных встреч с представителями этих народов мы не встречали ни одного, кто бы не владел свободно русским языком, хотя сельское ингушское население русским владеет слабее по сравнению с осетинами.

В этой ситуации были необходимы особые меры по обеспечению прав и культурных запросов ингушей в Северной Осетии, причем не только в Пригородном районе, но и на уровне республиканского центра. В северо-осетинском руководстве, в том числе среди членов Президиума Верховного Совета, с которыми у меня была встреча по этому вопросу 9 октября, преобладало мнение о невозможности каких-либо преференций для ингушского меньшинства в культурно-языковой сфере, если их не имеют даже сами осетины. В Комитете по межнациональным отношениям при правительстве также отсутствовали какие-либо программы по поддержке ингушского языка и культуры в республике.

Дистанция и отчужденность между двумя общинами закреплялись вполне конкретными мерами по ограничению некоторых прав ингушского населения и в социальной сфере. Особое недовольство вызывали политика ограничения прописки ингушей в Пригородном районе, затруднительный доступ к получению участков земли, факты пристрастного отношения правоохранительных органов, где доминировали осетины, к гражданам ингушской национальности, особенно в период действия чрезвычайного положения, введенного руководсгвом Северной Осетии в Пригородном районе с апреля 1992 г. Последнее обстоятельство крайне болезненно воспринималось ингушами, ибо чрезвычайные меры часто исполнялись и формах, оскорбляющих личное и групповое достоинство.

Крайне тревожным вызовом для статуса ингушского меньшинства и Северной Осетии стало прибытие в республику большого числа беженцев из Грузии в связи с грузино-югоосетинским конфликтом. Это была серьезная социальная и политическая проблема для республики в 1991-1992 гг. Общая численность беженцев достигала 60-70 тысяч человек, и они главным образом концентрировались во Владикавказе, внося напряженность в общество, в том числе и в сферу межэтнических отношений. Южные осетины по социально-культурному облику заметно отличаются от северных осетин, особенно от городских жителей. Людмила Вашурина, работавшая с беженцами в аппарате северо-осетинского правительства, в один из моих приездов во Владикавказ летом 1992 г. высказала глубокое недовольство поведением южных осетин в городе, ссылаясь на личный пример: "У меня умерла мать (на Вашуриной был траур - В.Т.), и у нас не принято среди соседей шуметь, а тем более позволять веселье в такие дни. Но беженцам до этого нет дела. Они нигде не работают, целыми днями торгуют, ведут себя требовательно и вызывающе. Это вызывает сильное недовольство местных осетин, коренных горожан. Их коробит сельская малокультурность южан".

Особыми мерами или рациональным выбором значительная часть беженцев направлялась в Пригородный район, где были сосредоточены основные аграрные угодья республики. На 15 января 1992 г. здесь было 15563 беженца из Грузии, на начало июля - 11916. Это только официальные данные Комитета по межнациональным отношениям, но они с лета не отражали точную ситуацию, т. к. беженцы перестали регистрироваться из-за распространившегося слуха, что всех их будут выселять из Пригородного района. С 1 сентября начался новый приток беженцев из-за появившейся надежды на получение российских ваучеров. Южные осетины, будучи формально гражданами другого государства, использовали свое культурное родство с основным населением, чтобы сформулировать претензию на права в Пригородном районе и вызвать дополнительную озабоченность ингушской общины возможной экспансией со стороны новопришельцев. Эти опасения были более чем оправданы, и это показали последующие события. В ходе открытых столкновений южные осетины сыграли наиболее жестокую роль в изгнании ингушей. Представители власти, в том числе федерального правительства, предпочли поддержать кровную солидарность вместо гражданской, раздав оружие иностранным гражданам для отражения "агрессии" со стороны собственных граждан. Триумфом идеологии и практики этнического национализма над основами гражданского общества и государственности можно считать последовавшее после кровавых событий заявление заместителя Председателя Верховного Совета Южной Осетии Алана Чочиева, что "в ходе вооруженного столкновения в Пригородном районе осетинский парод впервые выступил как единый", что события в Пригородном районе были "первым в обозримый период общим военно-национальным выступлением осетин"8.

Итак, социально-политический и культурный статус ингушского меньшинства в обеих республиках был основанием для неудовлетворенности, жалоб и стремления изменить статус-кво. Но является ли это достаточным для мощного действия со стороны представителей дискриминируемой группы и в конечном итоге для открытого конфликта? В мире огромное число схожих ситуаций, но именно в постсоветском пространстве они обретают манифестно-конфликтные формы. Ответ необходимо искать в современной социальной структуре бывших советских национальностей и в доминирующей доктрине, унаследованной от тоталитарного режима. Вопрос о социальной структуре имеет первостепенное значение для понимания исключительной "вокальности" (под этим термином мы понимаем способность этнических групп, вернее, их символьных элит вербализировать жалобы и требования и мобилизовать вокруг них рядовых членов) советских национальностей, которую они обрели в условиях либерализации и социально-политических преобразований, начиная со второй половины 1980-х годов.

При всей деформированности советского строя его безусловным достижением было обеспечение широкому числу граждан доступа к образованию и создание многочисленных престижных элит среди нерусских национальностей как демонстрация побед режима в успешном "решении национального вопроса в СССР". Высшее образование и особенно ученая степень стали важнейшей формой "социального лифта" для представителей периферийных элит. Исключительную значимость имело получение по особым квотам высшего образования и обретение ученых степеней в ведущих вузах Москвы и Ленинграда. Гонка за образованием была исключительно интенсивной в 1960-80-е годы, особенно для молодежи из числа репрессированных народов, к которым относятся чеченцы и ингуши. На протяжении почти двух десятилетий им был ограничен доступ к высшему образованию.

Драматические изменения в этой области наглядно видны по данным двух последних переписей, т. е. в пределах одного десятилетия.

Из этих данных видно, что уже в 1970-х годах общеобразовательный уровень среди чеченцев, ингушей и осетин был одинаков или выше, чем среди русских, а в конце 1980-х годов стал заметно выше, особенно среди ингушей и чеченцев. Отрицательный разрыв с общесоюзным уровнем сохранился только по категории лиц с высшим образованием для ингушей и чеченцев и выглядел благоприятным для осетин. Высокая доля лиц с высшим и средним образованием приводит, как минимум, к двум очень важным результатам: среди членов группы появляется мощный резервуар для завышенных социальных ожиданий, и в общественно-политический дискурс активно вторгается многочисленная интеллектуальная элита, которая стремится реализовать власть знания в конкретные дивиденды. Кроме того, в поголовно образованном обществе деятельность элитных элементов по производству представлений и мифологических конструкций легко транслируется на массовый уровень, и, в свою очередь, низовые мистические представления и споры возводятся в ранг официальных номинаций и оформленных требований.

В этом плане конфликтующие стороны более чем преуспели в нагромождении взаимоисключающих мифов и интерпретаций, особенно на историческом и политико-правовом материале. С ингушской стороны инициатива принадлежала городской интеллигенции, проживающей главным образом в столице Чечено-Ингушетии г. Грозном. Отсюда вышли первые народные депутаты в Российском парламенте - ингуши Бембулат Богатырев и Ибрагим Костоев, сыгравшие важную роль в принятии сначала Закона о реабилитации репрессированных народов, а затем и Закона об образовании Ингушской республики. Оба возглавляли две наиболее активные общественные организации: первый - Народный совет Ингушетии, второй - партию "Нийсхо". Среди других лидеров, входивших в состав правительственной комиссии от Чечено-Ингушской республики, с кем у меня были непосредственные контакты, можно назвать Бексултана Сейнароева - профессора, доктора юридических наук, народного судью из Грозного; Тамерлана Муталиева - проректора Грозненского педагогического института, кандидата исторических наук; Федора Бокова - доцента Чечено-Ингушского университета. Активную роль в ингушском движении играли также руководители трех районов Ингушетии - А.Алмазов, М.Тумгоев, Р.Маштагов.

Свою программу ингушское национальное движение, несмотря на отсутствие единства среди лидеров, построило вокруг основной идеи и требования восстановления ингушской государственности и возвращении ингушам Пригородного района. Именно в этом виделась главная и порою единственная цель реабилитации этого репрессированного народа. Вообще тема реабилитации занимала главное место в предыстории конфликта для ингушской стороны, и этот сюжет требует особого анализа.

Комплекс народа-изгоя

Наследие сталинского режима придало конфликтной ситуации крайне осложненный и эмоционально перегруженный характер, хотя было бы упрощением сводить анализ причин конфликта к реакции на прошлые несправедливости и преступления. Как правило, в ситуациях этнических конфликтов история мобилизуется его участниками для достижения сегодняшних целей, а требования возврата к некой "норме" в прошлом чаще всего сводятся к поиску того самого момента в прошлой истории, который лучше всего может служить достижению этих целей. Но со сталинскими депортациями дело обстоит гораздо сложнее. Во-первых, это были акции, осуществленные исключительно по избирательному этническому признаку и в отношении всей группы без исключения, даже тех ее представителей, которые проживали в других регионах страны или были на фронте во время войны. Во-вторых, депортации и последующие связанные с ними ограничения не относятся к категории "непрожитой" истории и значительная часть ныне живущих людей была их непосредственными жертвами и сохраняет память и боль о совершенном насилии. В-третьих, вплоть до самого последнего времени не было предпринято со стороны государства и общества четких и ощутимых акций, которые должным образом хотя бы квалифицировали эти преступления. Именно по этим причинам проблема репрессированных народов оказалась наиболее острой и болезненной во всем комплексе межэтнических отношений в последние годы.

Как это ни покажется странным, но массовые депортации целых народов, среди которых были чеченцы и ингуши, оказали двоякое воздействие на судьбу этнических общностей. С одной стороны, это была огромная по своим масштабам социально-культурная и моральная травма для сотен тысяч людей как на коллективном, так и на личностном уровнях, о чем имеются достаточно убедительные и яркие свидетельства и научные исследования9. Но еще ни разу в литературе не ставился вопрос о воздействии депортаций и стремления излечиться от пережитой травмы на сам феномен этнической идентичности. Как это ни звучит парадоксально, но сама жестокость и адресность акции вызвала среди их жертв безоговорочное (на уровне приговора) осознание своей этнической принадлежности сначала как проклятия, затем как средсгва коллективного выживания, а на современном этапе как формы терапии (исцеления) от нанесенной травмы, как средства возвращения попранного коллективного и индивидуального достоинства. Депортации не смогли убить народы, но они усилили этническое чувство, очертив во многих случаях еще более жесткие границы вокруг этнических групп, которые в прошлом таковыми не были, а в нормальной общественной среде всегда отличаются особой подвижностью и ситуативной изменчивостью. В советских условиях этничность - это не только "внутренний референдум", а прежде всего - "пятый пункт" в паспорте, а для представителей репрессированных народов это - еще и особая отметка, влекущая не только ограничения в правах, но и повседневное напоминание. Депортации сконструировали особо манифестные и болезненные формы этничности, равно как карабахский конфликт вызвал к жизни тысячи новых армян и азербайджанцев, особенно среди носитетелей "молчаливой" или "вялой" этничности по периферии диаспор этих групп.

Напомним кратко историю ингушей в этой связи, чтобы лучше понять природу конфликта, а вместе с этим и наиболее его сложный сюжет, связанный с территориальным спором. Под словом "история" мы в данном случае имеем в виду не изложение "объективной" версии, "правильной" интерпретации, за которые отчаянно бьются историки и этнографы разных рангов, институтского происхождения и этнических преференций. В современной историографии и социально-культурной антропологии достаточно убедительно показано, что интерпретированное прошлое есть, прежде всего, современный ресурс и средство для достижения определенных групповых или индивидуальных целей. Люди через археологические и исторические реконструкции и этнографические описания не только обретают аргументы в пользу своей "самости" и коллективной целостности, но и поставляют эмоциональные и даже политико-правовые доводы в пользу своих программ и позиций. Представители каждой этнической группы (если этому существует определенный вызов) стремятся, как правило, удревнить свою историю, максимально обогатить ее культурными героями и достижениями, "изобрести традицию"10. Эти усилия историков, антропологов, писателей и журналистов используются для дополнительного обоснования легитимпости группы, укрепления ее целостности, а чаще всего колонизованное из современности прошлое необходимо для нужд политической борьбы, как аргумент в пользу статусных, территориальных, культурных или иных требований. К реальной или подлинной истории народа все эти конструкции имеют часто условное отношение и именно по этой причине всегда существует возможность множественности интерпретаций и их пересмотра.

История северокавказского региона отличается особой сложностью и драматичностью: культурная мозаичность населения предгорий и горных ущелий сформировалась на основе автохтонных племенных групп, миграционных перемещений и с XVIII века под мощным влиянием российской колонизации11. В XX веке Северный Кавказ оказался в гуще событий большевистской революции и гражданской войны, полигоном "национально-государтвенного строительства" и объектом жестоких массовых репрессий. Фактически на памяти нынешних поколений многократно менялись территории расселения разных этнических групп, их политический статус, административные границы и даже сама номенклатура национальностей.

Два исторических обстоятельства имеют особое отношение к предыстории конфликта. Одно из них связано с большевистским экспериментом территориализации этничности, вернее - создания внутригосударственных административных образований на этнической основе. Исторически в этом вопросе существует одна очень важная грань, которую до сих пор не осознают многие политики и специалисты, а уж тем более над которой не особенно задумывались социальные инженеры ленинско-сталинской эпохи. Государственно-административные границы обычно оформляются вокруг определенных этно-культурных ареалов или по крайней мере стремятся к этому: это лучше для управления и отражает стремление культурных сообществ дополнительно защитить свои интересы и целостность оболочкой государственности разного уровня. Поэтому было вполне оправданным, например, оформление в январе 1921 г. в составе РСФСР Автономной Горской Советской Республики, в которую были включены земли, "занимаемые ныне чеченцами, осетинами, ингушами, кабардинцами, балкарцами и карачаевцами и живущими между ними казаками и иногородними"12. Чтобы избежать исключительных претензий на власть со стороны какой-либо одной группы населения, административный центр Владикавказ и промышленный центр Грозный были выделены в самостоятельные административные единицы, а станицы с преобладающим русским населением получили прямое подчинение правительству республики. Однако "волеизъявление народностей, населяющих автономную Горскую Советскую Социалистическую Республику" и "цели наиболее широкого вовлечения трудящихся масс этой республики в дела советского государственного управления"13 привели к разделению в 1921-24 годах этого многоэтничного образования на автономные области Кабардино-Балкарскую, Карачаево-Черкесскую, Чеченскую, Ингушскую, Северо-Осетинскую и автономный округ Сунженский с правами губернского исполкома.

Таким образом, в 1924 году ингуши и осетины обрели раздельные автономии, а г. Владикавказ был выделен в самостоятельную административную единицу РСФСР и в нем были размещены административные центры обеих автономных областей и Сунженского округа. В 1934 году Ингушская автономная область была объединена с Чеченской в единую Чечено-Ингушскую область, ставшую в 1936 году автономной республикой с центром в г. Грозном. Все эти акции носили верхушечный характер, но невозможно отрицать, что за ними стояло и мощное низовое давление местных национальных лидеров, лоббирование в Центре и другие обстоятельства, до конца пока неизученные. В этой истории наиболее болезненным моментом для ингушей, особенно с точки зрения современной ситуации, оказалась передача в 1933 году г. Владикавказа под полный контроль Северо-Осетинской администрации, что лишило территорию преимущественного проживания ингушей крупного городского центра и возможностей промышленного и культурного развития, которые такие центры предоставляют.

Вопрос об административных центрах этно-национальных образований на протяжении всего советского периода имел особую значимость и остается актуальным в постсоветском пространстве. Если такое образование конституируется, у него прежде всего должна появиться своя бюрократия и символьные институгы, которые предпочитают размещать свои столы и вывески в едином месте под названием "столица". Таковыми обычно служат наиболее крупные населенные пункты с развитой хозяйственной и культурной инфраструктурой, обеспечивающие бюрократии удобства жизни и управления. Для многих советских национальностей, получивших "свою" государственность в период образования СССР, такими пунктами могли быть только города с иноэтничным, преимущественно русским населением. Не был исключением и регион Северного Кавказа. В том же Владикавказе, в окрестностях которого проживали как осетины, так и ингуши, последние составляли соответственно 10% и 2%, а большинство жителей составляли русские. В Грозном чеченцы также составляли меньшинство на протяжении всей его истории вплоть до начала войны в декабре 1994 года. Последующая демография, как правило, складывается в пользу титульной группы, но все равно столичные города почти повсеместно сохраняют сложный состав населения14, но "коренная нация" уже прочно связывает город с собственным национальным достоянием.

Лишившись Владикавказа, ингуши не обрели своей столицы и в Грозном, на основе чего сложился мощный комплекс ущемленного народа, особенно среди интеллигенции и хозяйственной элиты ингушского происхождения. В период индустриализации на территории Ингушетии не возникло никакого нового города, который мог бы взять на себя роль национального центра, а последующая трагическая история ингушей и не дала им такого шанса. Именно поэтому вопрос о передаче части Владикавказа для размещения там столичной администрации вновь образуемой республики стал одним из наиболее важных требований радикального крыла ингушского национального движения.

Вторым важным фактором в современной истории ингушей, оказавшим oгромное влияние на менталитет и поведение этой группы, стала поголовная депортация 1944 года. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 года Чечено-Ингушская Республика была ликвидирована, а все чеченцы и ингуши были выселены, главным образом, в Казахстан и Киргизию. На части территории республики была образована Грозненская область, а остальная территория была разделена между Северо-Осетинской АССР, Дагестанской АССР и Грузинской ССР. На долю переселенцев выпали тяжелейшие испытания: физические лишения, ограничения гражданских прав, распад социальных связей, подавление религии, языка и культуры. Народ был лишен даже надежды на возвращение на Родину, ибо выселение носило характер "навечного".

После смерти Сталина реабилитация ингушей, как и других репрессированных народов, была нескорой и неполной. Указ о снятии ограничений со спецпоселенцев, принятый в 1956 году, сохранял запрет на возвращение в места, откуда они были выселены. Восстановление в 1957 году Чечено-Ингушской республики произошло в иной конфигурации: Пригородный район остался в составе Северной Осетии, а Чечено-Ингушетии были переданы три района Ставропольского края - Каргалинский, Шелковской и Наурский, которые были включены в Грозненскую область при ее образовании в 1944 году. Поскольку никаких организованных программ переселения не существовало, поток возвращенцев-ингушей был направлен прежде всего к местам своего прежнего проживания, в том числе и в Пригородный район. Местные власти всячески препятствовали поселению ингушей, а в марте 1982 года постановление об ограничении прописки вновь прибывающих граждан в Пригородный район принял Совет Министров СССР. Это фактически было скрытым продолжением репрессий, отказом в реабилитации. Уже после принятия в 1989 году Съездом народных депутатов СССР декларации о признании незаконными и преступными актов насильственного переселения Верховный Совет СО АССР принял 14 сентября 1990 года постановление, запрещающее на территории республики куплю-продажу жилых домов и других строений на правах личной собственности.

Ингуши всяческими путями старались вернуться в родные места, несмотря на жесткие ограничения. В ряде сел Пригородного района селились и проживали многие семьи без прописки, и реальная численность граждан этой национальности значительно превышала данные официальных переписей, как минимум, в два раза. Многие смогли построить добротные дома, владели земельными участками, работали в местных совхозах и на предприятиях. "Холодная война" между двумя общинами из-за владения домами и участками в последние годы стала все чаще выливаться в акты насилия по отношению к ингушам, особенно в селах, где ингуши не составляли большинства.

К 1990-м годам в Пригородном районе сложилась довольно напряженная демографическая ситуация. Район стал самым густонаселенным в республике, где плотность населения и без того была одной из самых высоких. На 1990 год на его территории в 1440 кв. км. проживало более 75,5 тысяч человек. А в черте сел, являющихся предметом спора, плотность населения составляла 186 чел. на кв. км. (средняя по республике - 80 человек). В моменты нашего посещения Пригородного района летом 1992 года здесь фактически не было ни одного свободного земельного участка. Ограничения на прописку сохранялись и за 10 лет после 1982 г. было всего прописано около одной тысячи лиц ингушской национальности.

Трудно отрицать тот факт, что среди осетинского населения существовала серьезная озабоченность по вопросу о судьбе Пригородного района, и у этой стороны были свои, как ей представлялось, весомые аргументы. Это нашло отражение не только в официальных заявлениях, но и в документах от имени общественных организаций. Спустя две недели после принятия Верховным Советом РСФСР Закона "О реабилитации репрессированных народов" в адрес М.С.Горбачева, А.И.Лукьянова, Б.Н.Ельцина, народных депутатов СССР и РСФСР было направлено письмо от имени "Адамон Цадис" (Народный Союз), в котором, в частности, говорилось: "Реализация этого Закона приведет к новым репрессиям по отношению к осетинскому населению Пригородного района СО ССР. Осетинский народ вновь будет ввергнут в пучину бедствий и страданий. Дело в том, что в 1944 году в угоду Берия и грузинским властям значительная часть осетинского населения Грузии насильственно была переселена в Пригородный район. С 1944 года здесь, в местах нового жительства, люди обустроились, построили промышленные и сельскохозяйственные предприятия, район стал для тысяч осетин, русских и представителей других народов новой родиной, малым Отечеством, неразрывной частью Северной Осетии. Достаточно сказать, что в селах Пригородного района 99% жилого фонда - дома, построенные переселенцами с 1944 г. по настоящее время. Мы уже не говорим о том, что земли Пригородного района никогда не принадлежали ингушам (они жили здесь с 1921 года - после изгнания казаков - по 1944 год ). На этой земле за 50 лет тысячи осетин и русских - активных участников Великой Отечественной войны и ветеранов труда, нашли покой. И не только время нашего проживания, но и прах наших предшественников дает нам больше прав на эти земли, чем ингушам"15.

Если вопрос о земле был важной социальной проблемой, то его проекцией в сферу политики и массовой психологии стал вопpoc о принадлежности территории, вернее ее административном подчинении. Хотя по сути земля как ресурс, а не территория стали предметом соперничества двух общин. Обе стороны в лице политиков и активистов повели отчаянный спор за доказательства своего приоритета на владение наиболее ценным ресурсом (земли района являются одними из наиболее плодородных в регионе). Для Северной Осетии вывод части Пригородного района из-под своего контроля означал утрату важнейшей доли аграрного комплекса. Для ингушей без этой территории было фактически невозможно создать республику с жизнеспособной экономикой. К этому добавлялся фактор морально-эмоционального значения: именно здесь были расположены наиболее древние ингушские поселения, в том числе село Ангушт, от названия которого происходит само слово ингуш. По крайней мере, такова версия чечено-ингушской историографии, а также некоторых других сочинений кавказоведов16, которые в последние десятилетия транслировались в массовое сознание на уровне устойчивого мифа.

Степень эмоциональной вовлеченности ингушского населения в данный вопрос могла поразить постороннего наблюдателя: почти все мои встречи начинались и заканчивались только этой темой. 7 августа 1992 года в гостиничном номере в г. Владикавказе у меня состоялась встреча с группой старейшин и религиозных лидеров ингушей Пригородного района. Мне были заданы вопросы, на которые сразу же и давались ответы: "У Вас есть Родина, товарищ министр? А у нас ее нет". "Разве можно построить дом без фундамента? Так и ингушскую государственность нельзя построить без ее основы - исконных земель нашего народа". Собеседники были глубоко убеждены в мудрости и безошибочности своих позиций, и едва ли какие-либо аргументы могли переубедить их.

Коллективно пережитая травма породила среди репрессированных народов особую чувствительность к территориальным вопросам, особый ореол вокруг идеи Родины. Приведем лишь один пример из современных сочинений ингушских авторов: "Действительно, землю, обильно политую не только собственным потом, но и потом, и кровью дедов, не оставляют ни при каких обстоятельствах. Оно в поколениях только крепнет и усиливается - это всем понятное, но не всегда и не всеми признаваемое естественным (не для себя, а для других) святое чувство неотделимости личной судьбы с тем клочком земли, который, хоть он и невелик, но есть колыбель твоих предков, а, значит, и твоя Родина, хранящая в себе твои корни. У человека, отлученного от нее, с возрастом жажда справедливости подчиняет все оставшиеся чувства и отметает другие заботы; его уже практически не волнует личная судьба, но всеподавляющим становится желание разделить свою судьбу с судьбой своего народа, какой бы горькой она не оказалась" 17.

Движение за ингушскую государственность обрело массовый характер и организационные формы с весны 1992 г. 17 марта 1992 г. большая группа руководителей местных администраций Ингушетии и Пригородного района обратились к Президенту Российской Федерации, Председателю Верховного Совета и народным депутатам Российской Федерации с коллективным письмом. В нем все тот же реестр жалоб:

1933 г - "отняли административный и культурный центр г. Владикавказ и передали осетинам";

1934 г. - "нас лишили государственности";

1944 г. - "у нас отняли Родину и передали Северной Осетии";

1957 г. - "нам не вернули половины Родины и оставили в подарок особо привилегированной Осетии, которая имеет две формы государственности: Северная Осетия и Южная Осетия, а Ингушетия ни одной".

Документ содержит крайне эмоциональные, воспаляющие массовое сознание оценки: "нас ведут к национальной деградации", "ингушский народ вне законов, вне Конституции, его можно убивать, лишать, кромсать его Родину", "Ингушетию душат нищета и произвол". Его требование - "вернуть ингушскому народу его историческую Родину с административным и культурным центром в городе Владикавказ в статусе Ингушской Республики"18.

Центром национального движения стал город Назрань - самый крупный населенный пункт Ингушетии. Именно здесь стали проходить собрания и съезды ингушского народа, на которых выражались наиболее радикальные настроения и предложения. Мы располагаем протоколом "общеингушского собрания" от 21 мая 1992 года, на котором звучали некоторые новые мотивы, которые не находили отражения в более официальных выступлениях и обращениях ингушских лидеров. Один из них - это отношения с Чечней: фактор, который постоянно и закулисно присутствовал в эволюции осетино-ингушского конфликта. На собрании доминирующая позиция выступавших была следующей: "Я за союз с Чечней, но союз равный" (Муталиев Тамерлан, г. Грозный); "С Чечней мы неразрывны" (Долгиев Магомет, с. Сурхахи); "Я на все 100% за союз с Чечней" (Барахоев Магомет-Хаджи); "Я сказал, что ингушский вопрос решит сам народ во главе с Дудаевым" (Хабриев Беслан, ст. Троицкое).

Второй существенный момент - это призывы к конкретному прямому действию по решению территориального вопроса. "Я жду, когда ингушский народ поймет, что его водят за нос не только недруги, но и собственные лидеры" (Оздоев Исса, г Назрань); "Я предлагаю создать отряды самообороны в каждом селе"(Оздоев Хасан, г. Назрань); "В Сунженском районе очень хорошая база для содержания национальной гвардии. Средства для формирования надо собрать у людей" (Точиев Ахмет, с. Троицкое); "Надо укреплять свои места, создавать дружины, вооружать их, чтобы охранять законность и порядок" (Газдиев Мухамед, г. Грозный); "Пригородный район должен заселяться аборигенами. Нечего бояться осетин. У них не было мужчин и не будет" (Мальсагов Ахмет, с. Майское); "Пока жив хоть один ингуш - Пригородный район не будет оставлен осетинам" (Хабриев Беслан, с. Троицкое).

Вышеприведенные документы позволяют сделать вывод, что инициированная лидерами мобилизация членов группы может обретать самостоятельную логику развития, трудно контролируемую самими инициаторами. С лета 1992 года имели место как бы два параллельных процесса: шло настойчивое продвижение решения вопроса о создании новой республики на уровне высших законодательных органов и в рамках закона, одновременно с этим устанавливалась новая легитимность на основе прямого делегирования полномочий или узурпации власти. Низовое давление оказывало мощное влияние на поведение высшего руководства. Так, например, решающим фактором в пользу президентской инициативы принятия закона об образовании Ингушской республики стали решения съезда ингушского народа от 27 марта 1991 г. и съезда народных депутатов всех уровней в г. Назрани 20 июня 1991 г. о провозглашении Ингушской республики в составе РСФСР. Наконец, 30 ноября 1991 г. среди ингушского населения был проведен референдум, в ходе которого 92,5% принявших участие в голосовании (около 100 тыс. человек) высказались за образование суверенной Ингушской республики в составе РСФСР и возвращение Пригородного района и правобережной части Владикавказа. Вопрос на референдуме был сформулирован следующим образом: "Вы за создание Ингушской Республики в составе РСФСР с возвратом незаконно отторгнутых ингушских земель и со столицей в г. Владикавказе?". Проведение референдума с такой формулой, безусловно, еще более обострило ситуацию в ингушско-осетинских отношениях и придало новый стимул самым радикальным требованиям ингушей, как бы получившим мандат всеобщей поддержки.

5 февраля 1992 г. президент Б.Н.Ельцин внес в Верховный Совет законопроект о преобразовании Чечено-Ингушской Республики в Ингушскую Республику и Чеченскую Республику в составе Российской Федерации. Кстати, одновременно с этим был внесен и законопроект о разделе еще одного национально-государственного образования - Карачаево-Черкессии на Карачаевскую и Черкесскую автономные области. Этот законопроект также мотивировался "учетом волеизъявления карачаевского и черкесского народов". Однако он не был принят по причине сильного противодействия со стороны руководства Карачаево-Черкессии и многих возможных осложнений при осуществлении такого раздела. Почему был принят закон по Ингушетии, и что он собою представлял?

Сам факт внесения законопроекта от имени президента был мощным аргументом в пользу его принятия Верховным Советом. Справочный материал к законопроекту был подготовлен Госкомнацем и представлен за подписью заместителя Председателя В.Соболева еще до моего назначения. Обоснование фактически заключало главный и единственный аргумент - это восстановление упраздненной Ингушской автономии и создание "собственной" государственности для ингушей, которой они были лишены в 1944 году. Никаких расчетов ресурсной базы нового образования, а также предложений по территориальным границам сделано не было, хотя оба эти вопроса были важнейшими. В приложенной к законопроекту справке было написано: "Наиболее сложными являются территориальные вопросы. Ингуши требуют установить границы Ингушской Республики в пределах территории части Пригородного района (в границах 1944 года), части Моздокского района (входившей до 1944 года в состав Чечено-Ингушской АССР) Северо-Осетинской республики, а также Назрановского, Малгобекского и Сунженского (без территории Серноводского сельского Совета народных депутатов) районов Чечено-Ингушской Республики. С учетом этого следовало бы установить для проработки правовых, организационных мероприятий по национально-территориальному разграничению, рассмотрения других вопросов период продолжительностью до 3-х лет и образовать в этих целях Государственную комиссию с участием заинтересованных сторон".

5 июня 1992 года Верховный Совет вынес на обсуждение проект закона, и доклад по этому вопросу делал Анатолий Аникеев - председатель Комиссии по делам репрессированных народов. Перед началом обсуждения он обратился ко мне с фразой: "Ну что, будем сегодня делать республику для ингушей. Надо поддержать!". Парламент принял Закон фактически без обсуждения и почти единогласно. Моего выступления в поддержку не потребовалось, тем более что я не испытывал особого энтузиазма по поводу самого текста Закона, которым создавалась республика без границ и окончательно закреплялась коллизия с текстом Федеративного договора о невозможности изменения границ республик без их согласия. Однако сам факт восстановления автономии для репрессированного в прошлом народа был позитивным актом, и он был встречен с огромным воодушевлением ингушами. Оставалась надежда, что содержащаяся в тексте Закона рекомендация государственным органам, партиям и другим общественным объединениям граждан "воздерживаться от неконституционных способов разрешения спорных вопросов" (статья 4) окажет воздействие на участников конфликта.

Пролог к насилию

Принятие Закона требовало от федеральных властей действий по его осуществлению. Было необходимо создать временные органы власти, способные начать процесс формирования ингушской государственности. Представителем Верховного Совета РФ в Ингушетии был назначен Президиумом Верховного Совета В.Ф.Ермаков, народный депутат РФ, генерал армии, находившийся в отставке после августовских событий 1991 года. Представителем Президента РФ по Ингушетии был назначен И.М.Костоев, следователь Генеральной прокуратуры РФ, государственный советник юстиции (в чине генерала), ингуш по национальности. Оба "представителя Москвы", на наш взгляд, были очень удачными кандидатурами - энергичные, умные и ответственные люди, готовые к работе в тяжелых материальных и психологических условиях. Их усилия по организации общественной жизни в создаваемой республике на протяжении нескольких месяцев были крайне ценными. Однако ряд обстоятельств ограничивал их действия и не позволил выполнить миссию представителей верховной власти.

Во-первых, Ермаков и Костоев не получили эффективной поддержки и обеспечения своей деятельности из Центра: в их распоряжении не было реальных финансовых ресурсов и не было помощи со стороны федеральных министерств. Направленная для обследования обстановки и подготовки предложений группа представителей министерств увязла в бюрократической процедуре финансовых "расчетов и просчетов". Предложения Ермакова и Костоева по изданию президентского указа о мерах помощи Ингушетии так и не дошли до подписи. В Москве явно ощущалась нехватка рутинного лоббирования в правительственных структурах в пользу выделения средств и осуществления экономических и социально-культурных программ для населения создаваемой республики. Межведомственная комиссия по реализации закона о реабилитации применительно к Чечено-Ингушетии была в Москве без организационного ядра и повседневную работу фактически не вела, и мне, как ее председателю (после В.С.Баранникова), видимо, следовало укрепить эту связующую и координирующую структуру. Что касается ингушских лидеров, то их усилия ограничивались политической борьбой, а после принятия закона эта борьба обострилась вокруг вопроса о власти.

Центр занял две должности, но основная - временный глава администрации - оставалась вакантной. Нужно сказать, что и приезд Ермакова был встречен резкой реакцией и угрозами со стороны местных радикальных элементов. Как объяснил эту ситуацию один из моих ингушских знакомых, "дело было не в Ермакове, а в том, что его сопровождала многочисленная военная охрана, что было воспринято ингушами как недоверие населению и как шаг к вводу российских войск на территорию Ингушетии". Костоев был принят спокойнее. Но все-таки оба рассматривались местными лидерами как "чужаки". Во время нашего первого приезда в Назрань для официального представления Ермакова и Костоева ситуация была крайне драматичной: лидеры Народного совета Ингушетии (Богатырев и Сейнароев) с трудом согласились выйти вместе на сцену зала, где собрались местные жители. "Без моего слова ни Ермаков, ни Костоев здесь ничего не смогут сделать,"- заявил мне Богатырев. Фактически до самого начала открытого конфликта представители Центра были изолированы в своих усилиях что-либо сделать в сложной и конфликтогенной ситуации. Ингушские активисты развернули соперничество за пост временного главы администрации, а точнее говоря - НСИ стал добиваться назначения на должность Богатырева. Именно это, второе обстоятельство блокировало деятельность по созданию республики, т. к. вопрос о главе администрации долго не решался.

Мною было сделано представление президенту Б.Н.Ельцину о назначении временным главою администрации Дауда Хаматханова, работавшего начальником Управления рыбного хозяйства Чечено-Ингушетии, опытного хозяйственника и человека умеренных политических взглядов. Мне представлялось, что Богатырев в силу своего неуравновешенного характера, непримиримых взглядов по территориальному вопросу и профессиональной подготовки не подходил на должность руководителя исполнительной власти на наиболее острой и трудной начальной стадии. Хотя я совсем не исключал, что этот лидер мог участвовать и, вероятно, одержать победу на первых выборах - или как президент, или как глава Верховного Совета. Об этом было мною сказано лично Богатыреву и его сторонникам, которые организовали кампанию за назначение Богатырева.

В Москву были доставлены протоколы постановлений районных властей и митингов в поддержку Богатырева. 26 июня в Назрани прошла объединенная сессия советов Ингушетии, на которой было принято решение: "Просить Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина ускорить назначение главой временной администрации Ингушской Республики народного депутата Российской Федерации Богатырева Бембулата Берсовича". Сильный нажим был оказан на руководителя Контрольного управления при администрации Президента Ю.Болдырева, который непосредственно готовил для доклада вопросы кадровых назначений. Убежденный, что любое другое назначение, кроме Богатырева, вызовет всеобщее недовольсгво в Ингушетии, Болдырев не представил Президенту на утверждение кандидатуру Хаматханова. В конечном итоге необходимость выйти из тупиковой ситуации привела меня к мнению (после консультаций с Ермаковым и Костоевым) просить назначить главою администрации Богатырева. В тот момент важнее было преодолеть вакуум власти и вовлечь влиятельных лидеров в конструктивные действия.

Но и проект президентского указа по Богатыреву не был подписан: на сей раз против высказалось достаточно много лиц, возможно, включая Р.И.Хасбулатова, да и сам Б.Н.Ельцин мог знать Богатырева по работе в Верховном Совете. Только в конце авгуcта - начале сентября появляется еще одна кандидатура (по предложению Ермакова и Костоева и поддержанная мною) Тамерлана Дидигова - председателя Госстроя Чечено-Ингушетии. Ю.Болдырев в третий раз начал готовить указ о назначении и опять оказался под мощным воздействием сторонников Богатырева. Их агитация становилась все более жесткой, хотя было ясно, что шансы на желаемое назначение были ничтожными.

Характерно высказывание Султана Хамчиева, вице-президента гуманитарного фонда Ингушетии, в газете Сунженского районного совета Фронта национального согласия Ингушетии: "Судьба или Бог вложили в него мощный дар слова, чтобы в его яростном, дышащем личной страстностью слове запечатлеть вековую боль ингушского народа, протест человеческой природы против насилия, подавления ее свободы, лишения исторической Родины. И на сегодняшний день ингушский народ не видит альтернативы Б.Богатыреву на пост главы временной администрации Ингушетии. Хотелось бы спросить у тех лиц, кто рвется на этот пост: "За какие грехи или заслуги перед ингушским народом вы это делаете? Неужели у вас нет ничего святого? "19.

Направляли свои телеграммы и гонцов в Москву и жители "оккупированных территорий Ингушетии", как называли себя активисты Народного совета в Пригородном районе. 2 сентября на имя Ельцина, Хасбулатова и Гайдара была направлена телеграмма с выражением возмущения "бездеятельностью Госкомиссии правительства России по разграничению территорий между Осетией и Ингушетией, также оттяжкой назначения главы администрации Ингушской Республики Богатырева, кандидатуру которого поддерживают 95% ингушского народа. Эти обстоятельства провоцируют межнациональную напряженность в регионе, потворствуют различным проходимцам, карьеристам, мафиозным группировкам дестабилизировать обстановку, препятствовать реализации Законов реабилитации репрессированных народов, образования Ингушской Республики в составе РФ. Настоятельно требуем незамедлительного решения вопроса назначения главою администрации Богатырева, также обязать Госкомиссии приступить к разграничению территории Ингушской Республики. Выборы в Ингушской Республике могут быть проведены только после этого. В случае невыполнения этих требований и Законов ответственность за возможные последствия ложится на ВС РФ и руководство России"20.

Лидеры НСИ во главе с Сейнароевым упорно добивались встреч с Г.Э.Бурбулисом и помощниками президента, чтобы "от имени народа" пробить кандидатуру Богатырева. Произошел невероятный для нормальной государственной практики случай: уже после подписания Б.Н.Ельциным указа о назначении Дидигова в кабинет помощника президента А.Корабельщикова попадает группа ингушских активистов и под их влиянием последний задерживает уже подписанный указ! Так вплоть до начала открытых столкновений назначение и не состоялось.

В условиях политической экзальтации и социального кризиса (после выделения Чечни в ингушских районах была парализована финансовая и экономическая деятельность) в Ингушетии устанавливается фактическая анархия. Местная газета "Единство" так оценивала положение: "Общественно-политическая ситуация в Ингушетии накалена до предела. Резко усилилась социальная напряженность. Грабежи, разбои, убийства, торговля оружием, безудержная спекуляция, угоны машин, хищение частного и государственного имущества стали нормой жизни. Никто не может поручиться за личную безопасность человека". Предметом передела стала прежде всего земля. В Сунженском районе, например, земли колхозов были распределены под крестьянские (фермерские) хозяйства размером от 8 до 100 га между жителями этого и других районов. "В своем большинстве эти земли не обрабатываются, заросли бурьяном. И в то же время те, кто получил эти земли, не разрешают косить сено на прилегающей к их владениям территории (кюветах, косогорах), защищая их с оружием в руках. В результате происходят споры, драки, грозящие перерасти в межтейповые столкновения"21.

Социальный контроль отчасти пытались наладить традиционные структуры в лице старейшин и лидеров фамильных кланов - тейпов. Наиболее сложную проблему представляло распространение обычая кровной мести в условиях, когда столь же традиционные институты миротворчества, замирения кровников были забыты. Так, например, сход старейшин с участием паломников-хадж в центральной мечети станицы Орджоникидзевской принял решение (ваад) о борьбе с нарушителями правопорядка и о стабилизации обстановки в Сунженском районе (оно было согласовано с властями района):

"1. Если вор или преступник при совершении преступления будет убит на месте преступления субъектом, против которого совершено преступление, кровь последнему прощать. Родственников, предъявивших кровную месть, считать вероотступниками, не имеющими права разделять свое горе и радость с односельчанами.

2. Нанесенный ущерб преступником субъекту возмещается решением старейшин (кхел). Такая кара должна постигнуть преступника за любое преступление, будь то убийство, кража квартирная, скота, угон автомашин и т. п." 22.

В какой мере институт старейшин мог заменить милицию и суд, представить достаточно сложно, и вопрос этот не изучался, но есть достаточно оснований полагать, что роль традиционного социального контроля даже в частично модернизированном обществе восстановить крайне сложно и даже невозможно. Молодые ингуши-мужчины, торговавшие летом 1992 г. оружием в "Калашниковом ряду" рынка в Назрани, уже не могли подчиниться вааду. В равной мере сохранившаяся тейповая структура также обрела современный камуфляж, зачастую прикрывая тривиальные распри в среде ингушской политики или социальное соперничество. Так, 5 сентября в доме отдыха села Мужичи собралось около шестисот представителей тейпа Богатыревых, Ведзижевых, Дахкильговых, считающих своим общим предком Бохтара. По имеющимся у нас сведениям, собрание рода скорее представляло собою некую микро- или прото-партию. Признание высшими интересами не тейповые, а интересы всего ингушского народа сопровождалось выражением возмущения в адрес "рода Костоевых", представители которого занимаются доносами руководству России на представителя тейпа Богатыревых. Выступавшие были солидарны в том, что не допустят клеветнических выпадов на представителя своего тейпа и потребуют виновников к ответу. Сход выбрал специальную делегацию, которая должна была "заявить от имени тейпа претензии клеветникам и доносчикам, что за свои действия им придется отвечать".

Сложную ситуацию в ингушском движении отразило заседание Народного совета Ингушетии, которое состоялось 12 сентября в станице Орджоникидзевская. Главный политический приоритет был сформулирован председателем НСИ Сейнароевым: "Выборы надо проводить только после возвращения всей ингушской территории. Главная задача - возвращение Пригородного района. Будет территория - будет государство. Столица Ингушетии должна быть во Владикавказе, а не в Назрани. Воля ингушского народа выражена всеми общественными движениями: главой администрации Ингушетии должен быть Бембулат Богатырев. Документы я отнес Болдыреву. На заседании Координационного комитета (был создан Ермаковым и Костоевым из представителей всех ингушских группировок) Ибрагим Костоев требовал включить в список для назначения главой администрации три кандидатуры и провести тайное голосование. В понедельник делегация Народного Совета должна быть в Москве. Если Ельцин не утвердит нашу кандидатуру, надо на съезде избрать самим" 23.

Лояльность властям в Москве соединялась с чувствами недоверия и отчуждения к Центру, который в массовом менталитете воплощался в понятии "Россия". Язык выступлений отражал устойчивый стереотип о кознях и антиингушских планах российских властей:

"Если упустить момент, будет поздно. В России сценарий уже написан... В Москве "погоду" делает проосетинское лобби" (Котиев Назир, Пригородный район);

"Все новации с администрацией придуманы руководством России. Республика провозглашена. Она должна быть самоуправляемой. О формах самоуправления подумать. Территория не определена. Россия затянет решение вопроса" (Боков Ф.П., г. Грозный);

"Решающее слово за администрацией. Россия играет с нами. Возглавить республику должен Богатырев. Он знает проблему изнутри" (Оздоева Ф., г. Грозный).

НСИ явно претендовал на исключительное представительство и был особенно недоволен включением в Координационный комитет представителей партии "Нийсхо", где лидирующие позиции были, видимо, у рода Костоевых и Аушевых. Им припоминали старые обиды, в том числе неподдержку в прошлом требований о возврате Пригородного района и выступление против референдума. Наконец, все усилия представителей федеральных властей в Ингушетии были подвергнуты сомнению: "Само появление представителей России незаконно. К кому они приехали. Нет же администрации". Видимо, были обвинения и в мой адрес, о чем свидетельствует следующая фраза из отчета: "Народный Совет не работает, утратил связь с массами. А что касается Тишкова, то Сайнароев больше Тишкова виноват" (Хаматханов Иса)24.

В среде НСИ оформлялся наиболее радикальный и провоцирующий вариант создания республики. В моем архиве имеется переданный кем-то из ингушских лидеров проект плана мероприятий по реализации Законов "Об образовании Ингушской республики" и "О реабилитации репрессированных народов". В нем уже предусматривались такие пункты, как "Все сохранившиеся дома и другое имущество граждан, принадлежавшее им на праве личной собственности на момент выселения 23 февраля 1944 г., подлежит возврату их владельцам" или "Утвердить следующий список населенных пунктов для переименования в прежние названия:

Чермен - Базоркино
Майское - Консервный завод
Джейрах - Новый Джейрах
Куртат - Гадаборцево
Камбилеевка - Галгай-Юрт
Комгарон - Таузен-Юрт
Сунжа - Ахки-Юрт
Октябрьское - Шолхи
Тарское - Ангушт
Терк - Длинная Долина
пос. Южный - пос. Заводской
Хурикау - Кескем"

Только в самом конце перечня присутствовал пункт о разработке плана социально-экономического развития Ингушской Республики25.

Подобная позиция и действия ингушской стороны не могли не быть известны в Северной Осетии. Ответом на них была избрана стратегия отторжения каких-либо компромиссов и наращивания силовых позиций, сопровождавшаяся антиингушской пропагандой. Тон был задан руководством республики в лице бывшего университетского профессора Ахсарбека Галазова, с санкции которого и при разной степени участия осетинских политиков и представителей интеллигенции среди населения стал настойчиво внедряться негативный образ ингушей как народа. Именно А.Г.Галазов позднее произнес фразу в адрес части граждан руководимой им республики как о "змее, пригретой на осетинской груди".

Во время многочисленных разговоров с осетинами, как представителями властей, так и рядовыми жителями, звучали обычные негативные стереотипы об ингушах: ленивые, коварные, нечестные, преступные и т. п. Северо-осетинские лидеры чувствовали себя достаточно уверенно, располагая материально-силовым перевесом, тесными контактами с Центром и конституционным положением о неизменности границ, включая решение о моратории на их изменение на срок до трех лет, которое было принято Съездом народных депутатов.

Имеются данные, что в конце лета 1992 г. в среде республиканского руководства сложился план осуществления этнической чистки, т. е. изгнания ингушей с территории Северной Осетии. Открыто подобных высказываний не делалось, но корреспондент радио "Свобода" Марк Дейч в своем сообщении из зоны конфликта 30 октября передал показания капитана милиции Владимира Валиева, работника Черменского поселкового отделения милиции: "За последние три месяца регулярно по понедельникам, после подведения общего итога, обычно в кабинете начальника районного отделения внутренних дел Дзыкаева проводились закрытые совещания о ходе подготовки к вооруженной акции. На таких совещаниях обычно присутствовали министр Кантемиров или один из его заместителей. В начале августа на совещании сотрудников Пригородного района РОВД на котором присутствовал сам министр Кантемиров, была следующая повестка дня: "О начале усиленной подготовки вооруженной акции и задачах, вытекающих из этого". С информацией выступил сам министр. В ней он вскользь подчеркнул, что идея эта исходит из Москвы, а точнее, от министра Ерина. Так же он сообщил, что для этого обещала нашему министру Москва, в случае успешного осуществления акции, повышенные оклады, а также обещана всяческая поддержка техникой и вооружением. Уже на следующем совещании появились первые результаты: в частности, ОМОНу повысили штат от 200 до 1000 человек. Об этом тогда доложил зам. министра, депутат России Батагов. На совещании впрямую не говорилось, но нетрудно было догадаться, от нас требовали только найти малейший повод, чтобы разжечь его дальше с последующим вовлечением российских войск... Ориентировочные сроки вооруженных провокаций были выказаны на Третьем совещании, которое состоялось в последний понедельник августа. На нем выступил зам. министра Сикоев. Он предложил, и это было единодушно принято, что в конце октября, когда в основном будут закончены полевые работы, надо спровоцировать столкновения. На последующих совещаниях начальник отдела Дживаев докладывал о тех дополнениях, которые принимались в МВД и ВС. В частности, в первой половине октября заместитель начальника РОВД Кокаев сообщил, что выделены дополнительные средства и для ополчения, в частности, выделили БТРы для Тарского и Чермена. Также выделили автоматическое оружие и было принято решение на время спрятать БТРы в селе Ольгинское... Руководителями всей этой акции был сам Галазов, а заместителем - Кантемиров."

В какой мере достоверно это сообщение Марка Дейча, профессионального журналиста, трудно судить, но по личным наблюдениям могу подтвердить сам факт организации и вооружения так называемой национальной гвардии в Северной Осетии. Автомобиль А.Г.Галазова, в котором я переезжал из Пятигорска во Владикавказ 9 октября, охранялся "гвардейцами". О том, что в северо-осетинских селах появились "для охраны" БТРы, мне сообщали ингушские активисты из Пригородного района. По некоторым сведениям, еще осенью 1991 г. Управлением сельского хозяйства Пригородного района была приобретена 21 армейская машина с приборами ночного видения и радиостанциями. Летом 1992 г. в Северной Осетии начались захваты и кражи вооружения из арсеналов российской армии. МВД Северной Осетии к моменту начала конфликта располагало 1085 автоматами, 113 противотанковыми гранатометами, 11 зенитными установками, 68 крупнокалиберными пулеметами, 36 бронетранспортерами, 1016 гранатами. По официальным, явно заниженным, данным, на вооружении национальной гвардии и народного ополчения было 826 автоматов, 23 пулемета и гранатомета, 53 единицы БТР-80, 4 боевых машины пехоты26.

Значительная часть этого вооружения фактически попала в руки незаконных милитаризированных образований с полного ведома властей, в том числе армейских. В какой-то момент этот процесс утраты контроля за распространением оружия в конфликтогенных зонах обрел необратимый характер и собственную логику, как это уже неоднократно имело место в других регионах бывшего СССР. Мне достаточно хорошо запомнилась вялaя реакция министра внутренних дел Ерина, когда после возвращения в Москву я высказал ему озабоченность проблемой необходимости разоружения гражданского населения в зоне потенциального конфликта. Но все это не позволяет делать вывод об инициативе Москвы в подготовке "вооруженной акции": мне достаточно хорошо известна искренняя озабоченность членов правительства сохранением гражданского мира, которая тогда доминировала в действиях по разрешению или предотвращению конфликтов.

Здесь допустим сценарий, который, однако, требует подтверждения - это через "вооруженную акцию" в данном регионе спровоцировать Чечню и тем самым решить "проблему Дудаева". Но это был скорее сценарий для ведомства Баранникова и для Совета безопасности. Определенное давление "разобраться с Дудаевым" могло исходить и от Р.И.Хасбулатова, о чем мне однажды сказал Ерин во время пребывания на совещании в Чебоксарах. Журналистское расследование И.Дементьевой достаточно убедительно показало, что чеченский мотив присутствовал и в действиях федеральных властей, включая самого президента Б.Н.Ельцина, что подтверждается дальнейшим ходом событий. Позднее это было признано и Е.Т.Гайдаром.

И все же, скорее всего, жизнь реализовала ставший уже привычным для постсоветского пространства вариант демонстрации самонадеянности силы, которую неожиданно и неподготовленно обрели местные элиты после демонтажа тоталитарного центра. Тем более, что регион Северного Кавказа с его этнической мозаикой, сравнительно высокой плотностью населения и ограниченностью ресурсов был в прошлом богат межплеменными распрями и войнами, а не только российским "покорением" горских народов. Последний всплеск междуусобиц и всеобщего хаоса имел место в период первой мировой и гражданской войн, когда противоречия между местными народностями сложно переплелись с устремлениями местной интеллигенции добиться государственной независимости. А.И.Деникин так описывал ситуацию в Терско-Дагестанcком крае в 1919 году: "Еще в мирное время жизнь на Кавказе местами была неспокойной, и кавказские пути требовали усиленной охраны. С выводом войск на фронт мировой войны, потом с началом революции и ослаблением центральной и местной властей, положение стало еще хуже. Наконец, гражданская война, бесчисленные фронты, разрушение железных дорог, общее разорение и кровавые счеты - все это произвело в крае небывалый хаос. Грабеж как занятие, пользовавшееся почетом на Кавказе, стал теперь обычным ремеслом, значительно усовершенствованным в приемах и "орудиях производства" до пулеметов включительно. Грабили все "народы", на всех дорогах и всех путников - без различия происхождения, верований и политических убеждений. Иногда сквозь внешний облик религиозного или национального подъема хищным оскалом проглядывало все то же стремление. Дороги в крае стали доступными только для вооруженных отрядов, сообщение замерло, и жизнь замкнулась в порочном круге страха, подозрительности и злобы"27.

Самонадеянность силы среди северо-осетинских лидеров перед лицом провоцирующих ингушских притязаний особенно демонстрировали представители местных силовых структур, которые уже прошли "обкатку" в грузино-югоосетинском конфликте и нарастили мускулы и вооружение для операций районного масштаба. Северная Осетия заметно милитаризировалась, приняв участие в мероприятиях по разрешению конфликта в Южной Осетии, установились тесные контакты с общероссийскими силовыми структурами, представительские резиденции местного руководства стали обычным местом для остановки и проживания членов российского руководства, посещавших регион. Обстановка оказываемого гостеприимства как бы затрудняла критическую оценку ситуации со стороны представителей Центра по отношению к ингушской проблеме. Трудности миротворческих усилий в Цхинвали и проблема беженцев из Грузии отодвигали на второй план нарастающее неблагополучие внутри республики с положением ингушской части населения. Хотя еще весной 1992 г. уже начали поступать серьезные сигналы. Например, пятеро депутатов Верховного Совета Северной Осетии ингушской национальности (Р.Ахильгов, Р.Далаков, Я.Патиев, Б.Сампиев, Б.Хаматханов) направили в адрес VI-го Съезда народных депутатов РФ, Б.Н.Ельцина и Р.И.Хасбулатова письмо, в котором говорилось: "Особенно возмутительно поведение осетинского генералитета, который не упускает случая, чтобы лишний раз побряцать оружием. Не проходит дня, чтобы с экранов телевизоров не звучали угрозы в адрес ингушей, а те из них, что живут в Северной Осетии, с солдафонской прямотой объявлены заложниками"28.

Наше последнее посещение республики и состоявшаяся 10 октября встреча с расширенным составом Президиума Верховного Совета Северо-Осетинской ССР подтвердили крайне негативное отношение участников этого собрания к какой-либо компромиссной политике в отношении ингушского меньшинства: эти граждане безоговорочно рассматривались исключительно только как часть "народа-агрессора", претендующего на осетинскую территорию. Вечером того же дня после посещения Назрани я привез на дачу Галазова и оставил на ужин с первыми лицами республики троих ингушских активистов - Ибрагима Костоева (члена Верховного Совета РФ), Салема Ахильгова (работника Госкомнаца), Шамсудина Могушкова (председателя Назрановского райсовета). Серьезного разговора не получилось, тем более что Ахсарбек Галазов демонстративно покинул встречу. Переговоры и дипломатия не были нужны этому политику. Существует любопытный документ - это пометки Галазова на повестке заседания сессии Верховного совета республики, из которых можно сделать заключение, что силовая провокация им планировалась еще в феврале 1992 года.

Стадия насилия

Хроника эскалации насилия в осетино-ингушском конфликте достаточно хорошо известна. 20 октября в селе Шолки Пригородного района бронетранспортером ОМОНа МВД СОССР была задавлена школьница-ингушка, что вызвало возмущение жителей поселка. В ночь на 21 октября в поселке Южный Пригородного района работник МВД Северной Осетии застрелил двух ингушей. В тот же день произошло столкновение между жителями поселка Южный и сотрудниками служб МВД СОССР, в ходе которого с обеих сторон было убито и ранено еще 7 человек. И водителю, и милиционеру даже не было предъявлено каких-либо обвинений. Зато убитых милиционеров хоронили с почестями в присутствии А.Г.Галазова и членов правительства.

24 октября в поселке Южный состоялся митинг ингушского населения, на котором параллельно с существующими органами была избрана временная администрация района. В тот же день в Назрани на объединенной сессии трех райсоветов было решено блокировать въезды и выезды в ингушских селах Пригородного района, собрать добровольцев в отряды самообороны и подчинить их штабу в составе руководителей райисполкомов. Как отметила И.Дементьева, "безоглядные эмоции, а может быть, и честолюбие некоторых авторитетных ингушских деятелей толкали их в умело поставленную западню"29. В последующие до 30 октября дни в населенных пунктах компактного проживания ингушей проходили локальные стычки, перешедшие 31 октября в массовые вооруженные столкновения в поселках Пригородного района.

С ингушской стороны участниками боевых действий выступили группы вооруженной стрелковым оружием молодежи, и не имеется каких-либо данных, что эти выступления организовывались из единого центра и при направляющей роли обученных командиров. Это было действительно выступление, скорее спровоцированное, а не заранее подготовленное. "Утром 30 октября ингушские парни, вооруженные автоматами и ручными гранатами, пошли на сближение с осетинскими бронетранспортерами. Путь им преградили уже огнем российские бронетранспортеры. При этом два ингуша было убито и 4 ранены. В завязавшейся схватке ингуши захватили 9 бронетранспортеров, разоружив их команды, и заняли осетинские посты, с которых ежедневно совершались обстрелы ингушских населенных пунктов" (из выступления Б.Богатырева на заседании Верховного Совета РФ 6 ноября 1992 г.).

31 октября во Владикавказ прибыл заместитель Председателя Правительства Российской Федерации Георгий Хижа, Председатель Государственного комитета по чрезвычайным ситуациям РФ Сергей Шойгу и его заместитель генерал Филатов, командующий внутренних войск МВД РФ генерал Саввин. Из Москвы Георгий Хижа летел вместе с Председателем Совмина Северной Осетии Сергеем Хетагуровым, а по прибытии все разместились в правительственной резиденции. Естественно, что представителям центральных властей была доложена однозначная версия, что ингушская сторона совершила заранее спланированную агрессию против Северной Осетии с целью отторжения Пригородного района. В столице республики уже была крайне накаленная обстановка. Собравшиеся на площади перед зданием Верховного Совета жители, главным образом осетинская молодежь, требовали раздать им оружие, а по местному телевидению постоянно транслировалось обращение Галазова об "ингушской агрессии". Сергей Хетагуров потребовал от представителей российского правительства раздачи населению не менее 15 тыс. автоматов и боеприпасов. В противном случае он не гарантировал от захвата населением вооружения подразделений российской армии, расположенных в г. Владикавказе. С целью оказания воздействия на армию осетинами были захвачены в заложники жена и дочь начальника штаба армейского корпуса генерала Скобелева.

Возможно, это была роковая ошибка Георгия Хижи - дать разрешение на раздачу гражданскому населению 642 единиц стрелкового оружия: автоматов, пулеметов, гранатометов и боеприпасов к ним, чем фактически было санкционировано осуществление варварских убийств и поджогов. По некоторым данным, он принял это решение по согласованию с Е.Т.Гайдаром и П.С.Грачевым. Вместе со стрелковым оружием и боеприпасами к нему северо-осетинской стороне была передана бронетехника: в распоряжение МВД, СО было выделено 57 тяжелых танков Т-72. С этого момента Центр однозначно солидаризировался с одной из конфликтующих сторон и фактически дал санкцию и обеспечил материальные условия для вооруженных действий и массового насилия в отношении гражданского населения ингушской национальности. Именно в этот критический момент проявился фатальный порок посткоммунистической политики и унаследованного ею советского менталитета вождизма, суть которых в пренебрежении властями своей главной миссии - обеспечения безопасности и гарантий жизни управляемых ими граждан.

Чувство безнаказанности, к сожалению, вселило и публичное президентское обращение: "Ваши действия защищены и гарантируются законом и подтверждаются народом... Честь и достоинство России, ее безопасность и территориальная целостность должны быть обеспечены". Итак, задача власти и армии во внутреннем конфликте понимается не как обеспечение безопасности граждан, а как безопасности России! "Но если предположить, что президент имел в виду не войну с гражданским населением, а боевые действия против армии другого государства, тогда все становится на свои места. Единственной армией, не подчинявшейся Верховному Главнокомандующему Б.Н.Ельцину на Северном Кавказе, была чеченская армия", - пишет И.Дементьева. Видимо, все-таки этот сценарий был в планах кремлевских политиков. Ничем другим невозможно объяснить столь неадекватную реакцию и столь вызывающую линию на поддержку Владикавказа в его замысле осуществить этническую чистку. "Ведь не может этот пафос (это о "чести и достоинстве", "безопасности и территориальной целости" России - В.Т.) относиться к конфликту между жителями двух маленьких росссийских республик"30.

Достоверно известно, что в самый канун конфликта состоялось заседание Совета безопасности Российской Федерации, после которого секретарь Совета Ю.Скоков разослал на телевидение и в газеты выписку из секретного решения, которая фактически вводила цензуру в СМИ на освещение конфликта и в которой конфликт прямо связывался с Чечней. Средствам массовой информации России предписывалось не допускать "сообщений, провоцирующих эскалацию вооруженного конфликта прежде всего со стороны руководства Чечни как незаконно появившегося образования на территории Чечено-Ингушской ССР". Г.Хижа как председатель межведомственной комиссии по проблемам безопасности на Северном Кавказе на этом заседании, которое обычно ведет сам президент, не мог не присутствовать. Этим объясняются его заявления после прибытия во Владикавказ, что вопрос с Чечней "должен найти какое-то решение", "он должен быть разрешен".

Переброшенные в район столкновений крупные воинские подразделения на первом этапе открытого конфликта бездействовали и не осуществили свою главную миссию - разъединение конфликтующих сторон, а перекрыли границу между Ингушетией и Северной Осетией. Более того, был совершен малопонятный марш Псковской воздушно-десантной дивизии с тяжелыми танками Т-72 и другой бронетехникой по территории Ингушетии в сторону Чечни. Он был остановлен после введения Дудаевым чрезвычайного положения в Чечне. 11 ноября и.о. премьера правительства России Егор Гайдар прибыл в район конфликта и подписал с представителями Ингушетии и Чечни соглашение об отводе войск. Остаются неясными и цели визитов в район конфликта накануне масштабных перемещений военных сил трех "силовых" министров - Грачева, Баранникова и Ерина. Если все-таки версия о намерении Москвы решить в условиях конфликта проблему мятежной Чечни остается вполне вероятной, тогда многое в трактовке и оценке осетино-ингушского конфликта должно выглядеть по-иному, как и в целом природы и механизмов осуществления постсоветской российской политики. В этой же связи требует более углубленного анализа вопрос о мотивах и морали участников политического процесса, в котором присутствуют два плана - декларативный и секретно-инструктивный.

Я все больше склоняюсь к мнению, что финальная трагическая стадия конфликта оказалась возможной в условиях, когда высшее руководство России разменяло индульгенцию на этническую чистку на возможность использовать ситуацию для решения проблемы восстановления власти над Чечней. Предотвращение жертв и разрушений и разъединение конфликтующих сторон не было главным мотивом действий представителей Центра. Георгий Хижа откровенно призывал генералов избавляться от "тбилисского синдрома" и не скрывал своей проосетинской позиции. Прибывшей Псковской воздушно-десантной дивизии было более чем достаточно, чтобы пресечь межгражданское насилие и разъединить ингушей и осетин. Вместо этого Пригородный район попал под полный контроль осетинских формирований, в том числе отрядов из Южной Осетии. В целом, фактор сложившихся тесных контактов российских военных с руководством Северной и Южной Осетии в период деятельности многостороннего контингента в зоне грузино-югоосетинского конфликта сыграл негативную роль при урегулировании ситуации в Пригородном районе. Вместо защиты гражданского населения от насилия в рамках единого государства и даже одной республики, военные последовали целиком за версией местной верхушки. Сергей Хетагуров в выступлении по северо-осетинскому ТВ достаточно откровенно поделился информацией, что "у нас здесь сейчас командиры, с которыми мы работали в Южной Осетии, и сейчас закончилось заседание штаба, на котором принят план действий и мы совместно очистим территорию Северной Осетии от агрессора."

Именно генерал Филатов, заместитель председателя ГКЧС РФ, заявил по прибытии во Владикавказ по местному телевидению: "Россия не забыла верных сынов-осетин, которые верой и правдой служили ей долгие годы. И уже сегодня воздушные десантники во взаимодействии с внутренними войсками России, министерства внутренних дел Северной Осетии начнут боевые действия... С каждым часом это давление на агрессора будет нарастать". Как свидетельствует И.Дементьева, Филатов простодушно объяснил, что в основном "придерживался того текста, который мне написал Галазов"31. Представители российских властей не смогли, а скорее всего, и не хотели наладить срочные переговоры в этой сложной обстановке и принять решительные меры по защите гражданского населения. 2 ноября была осуществлена акция под прикрытием регулярных войск против ингушских поселков, которые защищали местные жители. В течение нескольких дней происходили убийства, захват заложников, поджоги и разграбление домов, изгнание ингушей с территории района и из Владикавказа. Введенное Указом Президента 2 ноября чрезвычайное положение на территории Северной Осетии и Ингушетии фактически никак не ограничило деятельность северо-осетинских властей, и итогом стало изгнание с территории республики большинства граждан ингушской национальности.

По данным объединенной следственно-оперативной группы, в результате конфликта пострадало более 8 тыс. человек, в том числе 583 погибло (407 - ингушей, 105 - осетин, 17 - военнослужащих), ранено более 650 человек. Уничтожено либо повреждено около 3 тысяч жилых домов, в основном, в Пригородном районе. Примерный материальный ущерб составил свыше 50 млрд. рублей. Обе стороны в конфликте применяли жестокие формы обращения с противником: захват и убийства заложников, изнасилование женщин, разграбление имущества, поджоги и взрывы домов. В декабре 1992 г. в разговоре со мною Сергей Хетагуров сообщил подробности, как осетины "освоили" простой метод уничтожения жилых домов: "Открывается газовое отопление, простреливается труба и поджигается, и... дома нет".

Исключительно жестокие формы этнического насилия, которые проявились в данном и в других конфликтах на территории бывшего СССР, требуют особого анализа и объяснения. Если при рассмотрении Ошского конфликта мы обращали основное внимание на элементы социальной паранойи и поведения слабо модернизированной сельской молодежи, то в осетино-ингушском конфликте насилие организовывалось и исполнялось при активном участии элитных слоев и организованных структур. Чем объяснить отсутствие иммунитета от насилия у представителей правящей элиты самого высокого ранга? Особенно, если насилие совершается на этнической основе в защиту "собственного" народа. В какой-то мере это можно трактовать как наивысшую форму демонстрации лояльности своей группе, к которой могут прибегать лидеры, чья принадлежность может подвергаться сомнению. Случай с Хетагуровым, проявившем особо жесткую линию поведения, может быть объяснен как некая компенсация его недостаточной "осетинскости" (слабое знание языка, брак с неосетинкой, длительное проживание в Москве и не "чисто осетинское" происхождение, хотя и связанное со знаменитым родом Косты Хетагурова).

Такая демонстрация есть необходимый элемент признания лидера членами группы "своим", т. е. своего рода вариант криминальный солидарности. "Полукровки" в конфликтах очень часто демонстрируют наиболее высокую степень вовлеченности и энтузиазма, ибо этнически расколотое общество не терпит незаангажированных маргиналов. Доказав свою лояльность группе, лидер может претендовать на самые высокие места в иерархии власти. По крайней мере, для Сергея Хетагурова оказалось возможным вполне успешно участвовать в выборах первого президента Северной Осетии в январе 1994 г., составив серьезную конкуренцию Ахсарбеку Галазову.

Важным обстоятельством массово-психологической подготовки к совершению актов коллективного насилия стала длительная обстановка полувоенного положения в республике, милитаризация населения и масштабная антиингушская пропаганда, создавшая образ врага из части населения республики, которое фактически оказалось в роли заложников всевластия местных властей. Насилие против ингушей стало своего рода средством утверждения "геройства" осетин, их групповой консолидации и "гордости" после жестоких потрясений в связи с пережитым аналогичным насилием по отношению к членам своей группы со стороны грузин в Южной Осетии.

Уроки конфликта в Северной Осетии

Хотя война в Чечне затмила события в республике Северная Осетия, первый насильственный конфликт на территории современной России остается неразрешенной гуманитарной и политической проблемой. Политики и эксперты должны осмыслить уроки осетино-ингушского конфликта и не терять воли к его урегулированию. Ряд оценок и предложений мне кажутся наиболее важными. Это был этнический конфликт в его наиболее выраженной форме, ибо обе конфликтующие стороны были мобилизованы по принципу этнической принадлежности, а насилие носило четко избирательный характер - осетины убивали ингушей, ингуши - осетин. Активное участие в конфликте российских вооруженных сил, как и в целом федеральных и республиканских властей, не меняет этой оценки.

Республиканские власти полностью встали на позиции "национальных интересов осетин" и предпочли кровную солидарность с гражданами другого государства защите интересов и безопасности жителей республики, которые составляли этническое меньшинство. Более того, они и выступили организаторами силовой акции изгнания части граждан с территории их проживания вместо настойчивых усилий по улучшению правления и нейтрализации провоцирующей деятельности ингушских радикал-националистов среди жителей Пригородного района. Вместо позитивных мер по вовлечению ингушей в общественно-политическую жизнь республики, усилению их лояльности и социально-культурной удовлетворенности, был избран путь отторжения и даже третирования тех, кто еще на памяти живущих поколений испытал травму депортации и легко стал жертвой безответственных агитаторов "своей" государственности и "справедливых" границ.

Федеральные власти не оказали своевременной помощи в виде конструктивной программы умиротворения и не смогли обеспечить правовой порядок в зоне межэтнической напряженности. В момент эскалации конфликта Центр разделил примитивную версию об "ингушской агрессии", и вместо разъединения сторон и пресечения межобщинного насилия его представители необдуманно раздали автоматическое и другое оружие гражданским осетинам, а мощью российской армии, проутюжившей ингушские поселки Северной Осетии, а также часть территории Ингушетии, еще более рискованно решили достать бронетехникой и до Чечни. И тем не менее конфликт относится к категории этнических, хотя из этого совсем не следует вывод, что между двумя народами существует врожденная нетерпимость друг к другу и их совместное проживание в рамках одной республики или добрососедство невозможны.

Конфликт выявил существование в ряде регионов России своего рода гремучей смеси из одурманенных этническим национализмом представителей интеллигенции и политиков и плохо обустроенной части молодых мужчин, готовых под флагом "интересов нации" или "государственного суверенитета" выйти из гражданского повиновения и самим повоевать с "врагами" с прицелом прибрать к рукам чужие земельные участки, дома или квартиры. Если бы власть не допустила "калашниковский ряд" на рынке в Назрани и неконституционные военизированные формирования в Северной Осетии, насилие такого масштаба было бы невозможно, несмотря на паранойю тогдашних ингушских "национальных лидеров" поменять флаги и начальников в Пригородном районе и несмотря на насаждавшуюся в Северной Осетии нетерпимость к ингушам.

Две конфликтных ситуации в Южной Осетии и в Чечне сдетонировали вооруженное столкновение в Пригородном районе. Чеченская "национальная революция" оставила три неполных и бедных района бывшей ЧИАССР для того, чтобы, по словам Дудаева, "ингуши прошли свой путь страданий и борьбы за свою государственность", что подтолкнуло последних к территориальному авантюризму, особенно после образования отдельной Ингушской республики летом 1992 г. В свою очередь, юго-осетинские мигранты и воины, по словам одного из их идеологов, Алана Чочиева, получили шанс "впервые в истории выступить вместе с Северной Осетией единым фронтом в борьбе против внешней агрессии", что окончательно разрушило хотя и сложное, но все-таки мирное сосуществование двух этнических общин в Северной Осетии.

Что следует делать после трагических событий? Во-первых, и прежде всего - позволить и помочь изгнанным ингушам вернуться в свои родные места, в том числе и во владикавказские квартиры, примириться со своими бывшими соседями и сослуживцами и стать полноправными и лояльными гражданами Северной Осетии. Это самое трудное, но и самое необходимое. Иначе память о родине и достаточно благополучной жизни будет питать многие десятилетия ненависть среди изгнанных и обездоленных. Никакие внутренние границы между двумя республиками не дают гарантии умиротворения.

Руководство Северной Осетии и общественность должны пойти на этот шаг и только тогда могут с полным основанием выступать с миротворческими инициативами общерегионального масштаба. Бывшие жители Пригородного района и Владикавказа никакой опасности миру в республике не представляют. Включенные в хозяйственную деятельность и в общественную жизнь, в том числе в местное и республиканское управление, они принесут только пользу, в том числе и экономическую, в чем Северная Осетия нуждается больше всего. Достаточно мощный пропагандистский аппарат, авторитет руководства и сильная интеллигенция, поменяв установки в отношении ингушей, могут преодолеть насаждавшийся стереотип о несовместимости, в том числе и на массовом уровне. Если нельзя вернуть занятые квартиры, можно пойти по пути компенсаций и помощи в обустройстве. Северо-осетинская интеллигенция, в свое время поддавшаяся безоглядному национализму, не сможет жить с этой виной и должна стать инициатором умиротворения и налаживания диалога.

Соседняя Ингушетия, несмотря на разрушительное воздействие войны в Чечне, кажется, сумела доказать свою состоятельность как республика и в пределах нынешних границ. Освобожденной от бремени хотя бы части беженцев из Северной Осетии, этой республике есть чем заняться по налаживанию основ экономики и социальной жизни.

В рамках одного государства территориальный вопрос в нынешней ситуации должен быть снят, а будущие поколения политиков решат его так, как сочтут нужным договориться. Возвращение беженцев позволит наладить нормальные отношения между двумя республиками, в том числе и гуманитарные связи между двумя общинами ингушей, которых разделяет достаточно условная граница. При нормальной экономической и политической ситуации рядовым гражданам не так важно, какой флаг развевается над местной администрацией, а важно, что им принадлежат дома и земельные участки, и есть условия для сохранения собственной культурной традиции. При ответственном и грамотном управлении это могут обеспечить ингушам не только Ингушетия, но и Северная Осетия.

Конфликт нужно освободить от дорогостоящей и фактически несостоятельной федеральной администрации в этой зоне, заменив ее на межреспубликанскую общественно-политическую структуру, которую могли бы возглавить президенты Северной Осетии и Ингушетии. Федеральная власть и страна в целом и так платят высокую цену мощным дотированием обоих субъектов федерации из средств российских налогоплательщиков, чтобы потребовать скорейшего примирения и устранения наиболее взрывоопасных последствий конфликта. По этой же причине, а не только в силу общей ответственности, федеральная и республиканские власти должны также решительно карать тех, кто снова попытается прибегнуть к насилию. Россия больше не может позволить появление новых полей сражений, даже если это межпоселковые или молодежные групповые разборки.

Примечания

1 К крупномасштабным относятся конфликты, охватывающие территории за пределами единичных населенных пунктов, вовлекшие организованные или полуорганизованные военизированные формирования и имеющие своими последствиями многочисленные жертвы, массовые перемещения людей и крупные материальные разрушения: Нагорный Карабах, Приднестровье, Южная Осетия, Абхазия.

2 Barton J.W. Resolving Deep-Rooted Conflict. A Handbook. Lanham, 1987.

3 Дементьева И. Война и мир Пригородного района // Известия, 25.01.1994.

4 Manning N. The Cauldron of Ethnicity in the Modern World. Chigago, 1990. P. 127.

5 Hough J.F. The Logic of Collective Action and the Pattern of Revolutionary Behaviour // Journal of Soviet Nationalities, 1990, vol. 1, no. 2.

6 См. пропагандистскую брошюру ингушских авторов: Муталиева Т.Х., Фаргиева Х.А., Плиева А.А. Тернистый путь народа. М., 1992. С. 51.

7 Там же. С. 55.

8 Чочиев А. События в Пригородном районе продемонстрировали военно-политическое единство осетин // Независимая газета, 05.01.1993. С. 3.

9 Некрич А. Наказанные народы. Нью-Йорк, 1978; Авторханов А. Империя Кремля. Минск-Москва, 1991; Так это было: Национальные репрессии в СССР 1919-1952 годы. В 3-х томах. Ред.-сост. С. Алиева. М., 1993.

10 The Invention of Traditions. Eds. E. Hobsbawm & T. Ranger. Cambridge, 1983. 

11 Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII - начале XX века. М., 1974.

12 Известия, 26 января 1921 г.

13 ЦГАОР, ф. 5677, оп. 4, д. 360, л. 22.

14 Губогло М.Н. Развитие этнодемографической ситуации в столицах автономных республик в 1959-1989 гг. (по материалам переписей населения СССР). Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Документ №33. Москва: Институт этнологии и антропологии Российской Академии наук. 1992.

15 Архив автора.

16 Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII - начале XX века....

17 Муталиева Т.Х., Фаргиева Х.А., Плиева А.А. Тернистый путь народа..., С. 13.

18 Архив автора.

19 Хамчиев Султан. Куда несет нас рок событий? // Единство, сентябрь 1992, №7.

20 Архив автора.

21 Там же.

22 Там же.

23 Там же.

24 Там же.

25 Там же.

26 Известия, 25.01.1994.

27 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Том 4. Париж. 1921; Вопросы истории, 1993, № 11-12. С. 105.

28 Известия, 25.01.1994.

29 Там же.

30 Там же.

31 Там же.