Южная Осетия становится гипертрофированным регионом Северного Кавказа

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Не столько результаты парламентских выборов в Южной Осетии, прошедших 31 мая, сколько то, как они были проведены, высветило проблемы самой республики, а также политики Москвы по отношению к ней.

Все сколько-нибудь серьезные оппозиционные силы, за исключением заведомо безопасных для действующей власти коммунистов, не были допущены до выборов. Голосование только по партийным спискам и высокий, семипроцентный, барьер для партий сделали парламент еще менее представительным, чем он мог бы быть при наличии независимых кандидатов и менее сильных партий. Только три партии прошли в парламент, две из которых - "Единство" и Народная партия - являются проправительственными.

Вопрос о нецелевой трате денежных средств, выделяемых правительству Южной Осетии из российского бюджета, будоражит российскую и республиканскую общественность. Оппозиция республики направляет Москве просьбы вмешаться и навести порядок, Москва пока по большей части отвечает молчанием.

Ситуация очень похожа на ту, которая сложилась в той или иной степени в республиках Северного Кавказа. Различие, главным образом, заключается в том, что в случае с Южной Осетией, имиджевые потери Москвы больше, поскольку Южная Осетия больше привлекает внимание мировой общественности.

Экономическая зависимость Южной Осетии от России оценивается в почти 100%. Республика в настоящее время, в условиях закрытых границ с Грузией, отсутствия собственного промышленного производства и сферы услуг, не обладает практически никакими источниками собственного дохода. А отсутствие гарантий частной собственности и инвестиций лишают республику других возможных доходов. Весь бюджет составляют поступления из российского бюджета, но, кажется, это нисколько не смущает и даже не заботит ни самого президента Эдуарда Кокойты, ни его сторонников в Москве.

На самом деле, схема взаимоотношений между Кокойты и Москвой, насколько можно судить, предельно проста. Кокойты в обмен на полную и безоговорочную риторическую лояльность к Москве и выпады в сторону Запада получает карт-бланш на абсолютно все действия внутри своей страны. Москва субсидирует режим, поддерживая его на плаву, но прочно удерживая его на достаточно коротком поводке. Режим, вследствие постоянной финансовой подкормки, не имеет глубокой заинтересованности в расширении собственной финансовой базы за счет развития предпринимательства и создания класса мелких собственников. Более того, так как развитие бизнеса несет с собой опасность появления альтернативных политических сил, правительство имеет интерес в том, чтобы не допустить появления сколько-нибудь существенного, самостоятельного бизнеса в республике.

В республиках Северного Кавказа можно распознать те же самые тенденции, которые говорят о том, что Москва фактически воспроизвела такого же типа модель управления в Южной Осетии. В случае с Южной Осетией такие северокавказские тенденции, как изоляция, отток трудоспособного и политически активного населения, монополизация политического пространства, многократно усилены по объективным и субъективным причинам.

Все республики Северного Кавказа в значительной степени зависят от "вливаний" из федерального бюджета. Зависимость составляет от 60% (Адыгея, Северная Осетия) до 80% (Ингушетия, Дагестан). Политические кланы, стоящие у власти, имеют подобный югоосетинскому карт-бланш на подавление оппозиции, с определенными, по большей части имиджевыми, ограничениями. На практике имиджевые ограничения выливаются в максимально полный контроль властей над СМИ - с тем, чтобы изначально пресечь любые имиджевые потери. Эта схема дает сбои, поскольку в небольших кавказских сообществах особо важные новости бывает сложно скрыть. Не удалось это сделать, в частности, бывшему президенту Карачаево-Черкесии Мустафе Батдыеву, когда на даче у зятя президента были расстреляны несколько предпринимателей в 2004 году. Правда, понадобилось еще четыре года для того, чтобы Батдыева сменили на посту президента.

Кроме того, задача по нейтрализации оппозиции облегчается тем, что финансовые потоки довольно ограничены, и их легко контролировать. Это же объясняет, почему схватки за политическую власть зачастую так жестоки. Так как власть означает буквально все, то есть не только саму власть, но также контроль финансовых потоков из Москвы, контроль существующих доходных предприятий и учреждений, то ставки в борьбе за власть чрезвычайно высоки. Именно поэтому, в частности, практически все лидеры республик, теряющие власть, неизменно бывают вынуждены уезжать из своих республик.

Некоторые методы борьбы, которые Эдуард Кокойты применил во время последней кампании по выборам в парламент, явились прямой копией опыта Северного Кавказа. В частности, манипуляция с изначально оппозиционной Народной партией Южной Осетии абсолютно совпадает со схемой, примененной другим автократом, Валерием Коковым в Кабардино-Балкарии в отношениях с неподвластной ему общественной организацией Адыге Хасе в 1990-е годы. И в одном, и в другом случае власти создали параллельную партию или общественную организацию с одноименным названием, включив в нее тех, кого они хотели в ней видеть, чаще всего самих представителей власти. Так власти, на манер наперсточников, превратили оппозиционные организации в проправительственные.

Оппозиция на Северном Кавказе, как правило, также безуспешно, как и югоосетинская оппозиция, аппелирует к Москве. Парламенты в республиках так же малопредставительны, и институт выборов дискредитирован манипуляциями власти. Москве стоит помнить, что успешное подавление системной оппозиции на Северном Кавказе привело к усилению внесистемной, радикальной оппозиции, которая расценивает вооруженную борьбу как единственно возможный способ противостояния действующей власти. Трудно предвидеть, как маргинализация оппозиции скажется на радикализации югоосетинского общества, но с большой долей уверенности можно сказать, что это не добавит стабильности и витальности этому обществу.

Дело в Южной Осетии вряд ли дойдет до создания параллельного парламента наподобие ингушского Мехк-Кхел, который был создан влиятельными родами Ингушетии в прошлом году в ответ на очевидные подтасовки при выборах в парламент Ингушетии. Но речь вполне может зайти о создании каких-то других центров принятия решений, так как определенное количество политически активных и авторитетных людей в Южной Осетии остались за бортом политической жизни.

Проблема системы управления, сложившейся на Северном Кавказе и теперь репродуцированной в Южной Осетии, в том, что она, в конечном счете, тупиковая как для населения обозначенных регионов, так и для Москвы.

Власти регионов фундаментально не заинтересованы в самостоятельном экономическом развитии и даже прямо заинтересованы в обратном - в том, чтобы на их поле не появлялись ни крупные, самостоятельные экономические игроки, ни класс независимых мелких собственников. Финансовая подкормка из Москвы, таким образом, превращается в единственное связующее звено между Москвой и тем или иным регионом. Это приводит не только к прямой зависимости регионов Северного Кавказа, а теперь уже и Южной Осетии от Москвы, но и к обратной зависимости Москвы от регионов, а именно зависимости от своей способности подкармливать регионы. Альтернативой подобного рода зависимости могла бы быть зависимость регионов от большого и динамичного российского рынка. Но для этого, в свою очередь, нужно создавать условия для успешного функционирования предпринимательства, ясные, четкие правила игры, проводить целый ряд других реформ.

В политическом отношении данная система управления несет в себе еще большее количество рисков - как для регионов, так и для Москвы. В первую очередь, искусственно воссоздается клановая система управления, с признаками феодализма, которая тормозит развитие регионов. Более того, в конечном итоге, именно Москва, отменившая выборы глав регионов с 2004 года и нивелировавшая ценность самого института выборов, несет ответственность за торможение развития регионов Северного Кавказа. Отсутствие возможностей для деятельности легальной оппозиции приводит к радикализации части молодежи и перекрывает пути ненасильственного урегулирования конфликтов.

Например, кто сегодня знает, с кем вести переговоры об урегулировании ситуации в неспокойной Ингушетии? Кто знает, каковы требования экстремистов, воюющих в Ингушетии и в других республиках Северного Кавказа? Кто, наконец, из политиков возьмет на себя смелость пойти на переговоры с людьми, на руках которых уже немало крови? Возможно, Москве не следовало доводить ситуацию на Северном Кавказе до той точки, когда уже непонятно, с кем и о чем говорить.

В Южной Осетии ставки в определенном смысле еще выше, поскольку Россия является единственным спонсором югоосетинской независимости и от того, как пойдут дела в этой республике, будет зависеть, как будут смотреть другие страны на влияние России. Так как нынешняя система взаимоотношений между Москвой и Южной Осетией, похожая на феодальный вассалитет, то есть основанная на принципе личной зависимости мелких правителей от крупных, неизменно ведет к росту коррупции, то маленькая Южная Осетия без развития демократических институтов власти практически обречена на умирание. Для политической системы, основанной на личной зависимости малых боссов от больших боссов, коррупция является не нарушением правил, а скорее необходимым и даже естественным составным элементом этой системы.

Умирающая Южная Осетия послужит контрпримером не только и не столько для стран Запада, внимательно следящим за происходящим в регионе, а, прежде всего для стран Южного Кавказа и СНГ в целом. Разлагающее влияние коррупции, распад государственных институтов будут примерами того, что происходит со страной, которая выбирает в качестве покровителя Россию.

Таким образом, Россия должна быть заинтересована в успехе Южной Осетии, так же как и Абхазии. Но для успеха этих территорий нужен другой уровень взаимоотношений с ними. Для другого уровня взаимоотношений нужны изменения и в самой России. Ведь если сравнить то, как проходили выборы в Южной Осетии, с тем, как они проходили в самой России, не только на Северном Кавказе, то можно найти немало общего. В югоосетинской политической жизни отображаются, как в капле воды, те же процессы, которые прошли ранее или все еще проходят в большой России. Очевидно, страна может экспортировать только то государственное устройство, которое она имеет сама, а не то, которое она считает желательным. Пожалуй, это и есть самый большой ограничительный фактор распространения влияния России на пространстве бывшего СССР.